Мама

И не только руки, а и голова чтоб была занята. Крой­ка — это как раз подходящее дело. Нужно напрячь все внимание. «Вот разложу на обеденном столе... Обеденный стол не скоро еще потребуется».

Звяк, звяк ножницами... Так. А вот отсюда попробуем рукава...

В детском доме учительница рукоделия говорила Светлане: «Ты хорошо будешь шить, смело берешься. Но помни все-таки: семь раз отмерь...»

А Светлана переделала пословицу по-своему:

«Не отрежешь — не сошьешь!»

Она не ожидала, что Константин вернется так скоро, и не услышала его шагов.

Даже странно... почему так быстро? Не пришла, не дождался?.. Или стоял там, чтобы просто посмотреть на нее?

Не знаю.

И не узнаю никогда!

— Обедать будешь?

— Нет, спасибо. Я в Москве у вокзала ребят встре­тил — фронтовых товарищей,— зашли в ресторан... Так наобедались, что голова трещит. Ты что это мастеришь?

— Димке пальто шью.

Он нагнулся над столом, пощупал материю, увидел на стуле обрезки.

— Светлана, это твоя юбка? Зачем же ты?.. Почему не купить пальто?

Она молчала, энергично продолжала кроить. Не споткнуться бы теперь, не выкроить два левых рукава или два правых.

Ладно! Не отрежешь...

Костя зашел в спальню, Светлана слышала, как он выдвинул ящик письменного стола. Сейчас, должно быть, открыл коробочку — домашний банк. Присвистнул, опять появился в дверях.

— Светлана, ведь есть же деньги! Сказала бы — ведь у меня есть.

Он раскрыл бумажник. Двадцать пять рублей... рубль... еще зелененькая трешница.

— Да... Как же это так получилось?.. Светлана, но ты же делаешь глупости! Зачем было кромсать вещь, ко­торая тебе нужна, которую можно носить?

— Я не кромсаю, а крою. И вообще успокойся — на­половину уже скроено, так что не о чем говорить!

— Но почему же ты мне ничего не сказала, Светлан­ка? Сказала бы вечером или сегодня утром!

Он опять ушел в спальню, пошагал там, вернулся, вы­тащил портсигар и отправился курить в сад.

Светлана позвякала еще ножницами. Но она боя­лась, что действительно начнет не кроить, а кромсать, и убрала работу.

— Чай будешь пить?

Костя стоял в саду, по ту сторону окна.

— Нет, спасибо.

— Ну, тогда спокойной ночи. Я пойду лягу. Спокой­ной ночи, тетя Леля.

Как только закроешь глаза, приходят мысли и не да­ют уснуть. А ведь устала, спать хочется. Димка рано встает.

Когда-то Костя говорил: «Ты не находишь, что Ирина Петровна занимает слишком большое место в твоих мыс­лях?»

И верно: по ночам даже вела с ней нескончаемые раз­говоры, возражала, доказывала, старалась убедить. Ири­на Петровна давно уже не мешает думать, отодвинулась в прошлое, только иногда вдруг как обожжет: запозда­лым образом пытаешься ей доказать что-то.

А вот теперь — Надя. И это в тысячу раз острее, боль­нее, потому что уже не принципиальный спор о воспита­нии, потому что Надя ворвалась в семью — и знаешь, что Костя тоже не спит и тоже думает о Наде.

Странно было прежде, давно еще, много лет назад. Тогда упрекала Надю в холодности, в равнодушии — да полюби же его! Видишь, как он тебя любит!

И вот что еще странно. Иногда кажется, что Надя к ребенку своему равнодушна... Или это именно сейчас так? Будто отступила ее материнская любовь, когда при­шло другое.

А мне Димку именно сейчас... И Костя Димку сейчас... как ни любил прежде, а сейчас любит больше.

Если Надя когда-нибудь разойдется с Алешей, Вероч­ка останется у отца. Если мы когда-нибудь... с Костей, Димка будет со мной. И не потому, что Костя меньше любит своего ребенка, чем Алексей или я, а потому, что я Димку люблю горячее, чем Надя Верочку.

Вчера встретились на улице... Алеша гулял с Вероч­кой. Димка так и рванулся к ней, смотрит на нее снизу вверх восхищенными глазами. А она, снисходя к его ма­лости и глупости, начала игру в прятки. Раз двадцать, не меньше, пряталась в одном и том же месте, а он радостно ковылял туда, находил ее, взвизгивал от восторга, а по­том прятался сам, примитивно, уткнув лицо мне в колени и закрывая голову моей косынкой.

Один раз она не пошла искать, нарочно, чтобы не­множко поддразнить его. А Димка не выдержал напря­жения, открылся, завизжал, повернулся к ней. А Верочка как раз в эту минуту к нему подбежала. И Димок расте­рялся, заметался, не зная, что делать: кто кого ищет, пря­таться ли ему или Верочку находить. Как раз в эту мину­ту шел Костя с поезда. Димка забыл Верочку, кинулся к нему. И какими глазами Костя посмотрел на Димку, на меня, на Алешу...

А я и Алеша подумали одно и то же: где сейчас была Надя, не ходила ли она на станцию — хлеба купить, на­пример, или к портнихе, за линию?

И Костя знал, что мы оба думаем об этом. Он сейчас же подхватил Димку и пошел с ним в дом, он не мог раз­говаривать с нами.

Надя вот умеет поддерживать светский разговор,— у нее все-таки много от ее матери. А Костя не умеет.

Может быть, не светский, но кое-какой разговор мы с Алешей сумели тогда поддержать.

В столовой тетя Леля спросила:

— Костя, хочешь лимона? У меня есть.

— Нет, спасибо, тетя Лелечка, мне и без лимона кисло.

После паузы:

— Удивительно все-таки, как это получилось?.. Обсчи­тал меня все-таки этот тип!

— Какой тип? Ты о чем, Костя?