Мама

— Вот что, Володя,— начал Константин,— Светлана Александровна получила то, что ты ей послал. Спасибо тебе. Но ей хотелось знать, зачем тебе потребовалась эта вещь? Тебе нужны были деньги? Как у тебя дома... все благополучно? Отец и мама здоровы? Отец работает?

— Да.

— Так деньги были нужны тебе лично?

— Да.

— Ты не можешь сказать, зачем?

— Нет.

Константин говорил совсем тихо, но не шепотом, потому что когда люди шепчутся, это скорее привлечет вни­мание, чем обыкновенный спокойный разговор. Ответы Володи почти не были слышны. Константину казалось, что каждый ответ приходится вытягивать клещами.

Они прошли мимо сараев или складов с глухими стена­ми и остановились над обрывом. Было все-таки не совсем темно: за рекой из-за леса вставала луна. Желтая, круг­лая, немножко урезанная слева, она сначала была похо­жа на фонарь, подвешенный к высокой елке для освеще­ния этих пустынных мест. Потом, медленно взлетая и от­деляясь от темных веток, она стала как воздушный шар, относимый ветром направо. И наконец, когда она повисла в небе совершенно самостоятельно, стало ясно, что это человеческое лицо. Казалось, кто-то подглядывает из-за леса, на другом берегу реки, и подслушивает разговор.

— Видишь ли, Володя, я не просто из любопытства спрашиваю. Мне хочется тебе помочь. Светлана Алек­сандровна принимает в тебе большое участие. Так вот скажи... Может быть, тебе что-нибудь купить очень нуж­но было? Потому что, если нужно...

— Нет.

— Или... отдать кому-нибудь?

— Да.

— Кому же?

— Одному человеку.

— Он что, очень нуждается?

— Нет.

— Значит, тебе надо было ему вернуть долг?

— Да.

— Как же ты ему задолжал? Может, в лото играли или в карты?

— Нет.

— Давно это было?

— Под Новый год.

— Какая-нибудь вечеринка была у вас, и он за тебя заплатил?

— Да.

— И много денег?

— Пятьдесят рублей.

— Вполне достаточно, чтобы выпить и закусить. Вы что же, и водку пили?

— Да.

— Понравилось?

— Нет.

— Этот... человек — твой одноклассник или по­старше?

Володя не ответил.

— Он что же, тебя торопил?

— Да.

— Может быть, грозил, если не заплатишь, расска­зать отцу?

Молчание.

— И много у него таких должников?

Молчание.

— Уж не он ли тебе посоветовал, как расплатиться с долгами?

Опять ответа не последовало. Только короткий взгляд исподлобья.

Ужасно это, когда у мальчика в четырнадцать лет та­кие испуганные, страдающие глаза.

Так смотрит тяжелораненый, который остался совсем один и не знает, кто первый к нему подойдет — друг или враг.

...Вот такой же был вечер, только темнее... и осенью. Освободили деревню — несколько раз переходила из рук в руки. Вошел в избу... Темно и пусто... И вдруг шевель­нулось в дальнем углу. Прислушался — дышит кто-то. И тоже не знаешь — свой или враг? А тут, на счастье, луна выглянула, будто прожектором посветила через раз­битое окно. И увидел — лежит человек. Только и успел глаза разглядеть, испуганные, страдающие. И еще — гра­нату в руке.

— Свои, не бросай!

Первое, что пришлось,— гранату у него из рук вы­рвать, потому что он плохо еще понимал. В ногу был ра­нен... совсем молодой парень. Весь день пролежал без сознания...

Вот такие же у него были глаза, как у этого маль­чика...

XXIX

Константин пошел вдоль берега реки, до забора строй­ки, где высился подъемный кран. Володя, как привязан­ный, шагал рядом. Здесь тропинка кончилась. Констан­тин повернул назад.

Узкие проулки между сараями. Кирпичная стена, тол­стая, как стена крепости. Маленькое, с железной решет­кой окошечко под крышей — как амбразура. А всего-то лавка была или... кажется, это называлось «лабаз»? Дверь широкая, как ворота,— на небольшом грузовике въехать можно. Въезжали-то, конечно, на подводах. К двери покатой горкой идет настил из толстых бревен... С каким ненужным запасом прочности построено все это!

И вот — стоит. Сохранились даже остатки надписи на кирпичной стене, несколько полустертых букв... даже с ятем и твердым знаком на конце. Если бы у пузатого ла­вочника, торговавшего здесь, украл что-нибудь мальчиш­ка — голодный, оборванный, бездомный,— было бы по­нятно и оправданно.

Но почему у нас случается такое?

Константин присел на край деревянного настила,

— Ты, Володя, в каком классе учишься?

— В седьмом.

— В сорок третьем, в сорок четвертом году мальчи­шек чуть постарше тебя на фронт посылали. Редко кому удавалось окончить десятый, а то и девятый класс. И сколько же погибло хороших ребят, чтобы вам теперь жить было хорошо! Ведь нам тогда казалось: кончится война — и с ней кончится все плохое...

Володя стоял потупившись, внимательно разглядывая бревна под ногами. Ну и молчаливый же парень, слова из него не выжмешь!

— Знаешь, Володя, куда мы вчера ездили со Светла­ной Александровной? Мы хотели бабушку твою пови­дать. И узнали, что она умерла. Светлана Александров­на очень была расстроена, она бабушку твою очень ува­жала.

Молчит!

— Ты бы к нам зашел на этих днях, Володя, после школы — завтра или послезавтра. Светлана Александровна хотела тебя повидать. Она к тебе сама собира­лась, только ей трудно сейчас, ведь она опять в положе­нии. А сегодня она даже и не знает, что я к тебе пошел.