Мама кукол

– С чего вдруг? – Нина подняла глаза на заглянувшего в комнату Ваню. Тот изобразил пантомиму, очевидно, зазывая на ужин. – Пять минут, – тихо проговорила она брату, и тот, удовлетворенный, ушел, прикрыв за собой дверь. – Из всех твоих сестер Викуся всегда была самой безбашенной. Помнишь, как она ходила в лес охотиться на волколака? А ведь ей тогда и десяти не было. И вдруг испугалась Бруксу? В вашей семье ты самая суеверная.

– Не суеверная, а открытая всему новому, – терпеливо поправила Кристина и обиженно добавила: – Эти трое всегда смеются над моей повышенной чувствительностью.

Нина с силой прикусила нижнюю губу, чтобы не засмеяться:

– Так что насчет Викуси и Бруксы?

– Да фиг ее знает, – безразлично отозвалась подруга. – Несколько месяцев назад она вдруг всех нас предупредила, что, если какая-нибудь незнакомка будет напрашиваться в дом, гнать ее взашей. Что это Брукса. Она, мол, ее видела, и та теперь может за ней прийти.

Нина открыла рот, но не смогла вымолвить ни слова. Кристина поняла ее по-своему.

– Да, я сама в шоке. В такую чушь даже я не верила никогда. Брукса, как же! Даже дошколята понимают, что эту легенду придумали взрослые, чтобы отучить детей открывать дверь незнакомцам. Но грабителем детишек не напугать, вот и придумали сказочку про вампиршу.

– Да, – задумчиво отозвалась Нина, прислушиваясь к звукам возни в трубке.

– Ладно, Нин, мне пора, – приглушенно сообщила начавшая сдавать позиции Кристина. – Завтра у Лильки увидимся, да? Книжку только не забудь.

Связь оборвалась прежде, чем Нина успела попрощаться. Она послушала короткие гудки и нехотя положила трубку. Взяла в руки «Собор Парижской Богоматери», вышла в коридор и замерла. Стены по обе стороны от нее были плотно завешаны картинами – портретами и пейзажами, большими и маленькими, овальными и прямоугольными. Нина медленно двинулась вдоль коридора, всматриваясь в полотна и удивляясь, почему не заметила раньше, что большинство из них висят не на своих местах. Эти картины украшали здешние стены так долго, что в глазах домашних слились с выцветшими обоями и представляли собой ценность не многим бо́льшую.

«Выцветшие обои», – беспокойно заметалась в голове мысль, и Нина приблизилась к пейзажу с изображением объятого бурей маяка. Потянула пальцем раму и наклонилась, чтобы лучше рассмотреть обои. Под прямоугольным холстом ожидаемо оказалось яркое пятно овальной формы – в желто-зеленую вертикальную полоску – и размером куда меньшим, чем пейзаж с маяком.

– И снова я застаю тебя за каким-то странным занятием.

Нина вздрогнула. Картина выскользнула из рук и с глухим шлепком ударилась о стену.

– Почему ты постоянно подкрадываешься? – она перевела возмущенный взгляд на младшую сестру.

– Почему ты постоянно страдаешь фигней? – вопросом на вопрос ответила Тоня. – Тебя Ванька звал к ужину, ты почему не идешь?

– Иду, – Нина поглядела на потревоженный пейзаж и аккуратно поправила съехавшую влево раму. – Не видишь, что ли?

– Я вижу, что ты стоишь и за картины заглядываешь, – Тоня развернулась на пятках и оглянулась на сестру: идешь или как?

Нина послушно поплелась в сторону кухни.

– Что на ужин?

– Грибной суп, – не оборачиваясь, ответила Тоня.

На кухне семья Измайловых ужинала за большим круглым столом. Юля приветливо улыбнулась и подвинула к тарелке Нины корзинку с хлебом.

– Тебя не дозовешься, – беззлобно пожурила она падчерицу.

– Чем ты таким важным занята? – отец оторвался от супа и посмотрел на усевшуюся напротив дочь. – Мы думали уже всей семьей тебе на поклон идти.

– Кристинка звонила. Можно, я дам ей «Собор Парижской Богоматери»?

Отец безразлично дернул плечом. Гюго никогда не был его любимым писателем.

За столом повисла тишина. Каждый был увлечен содержимым своей тарелки, и только Нина исподлобья наблюдала за членами семьи. Слова Эли не давали покоя.

«Чем ближе она приближалась, тем сильнее менялись родственники».

Нина взглянула на папу: он устало тер глаза одной рукой и вслепую тянулся к корзинке с хлебом другой. Всегда внимательная к происходящему вокруг Юля передвинула корзинку поближе к мужу. Нина перевела взгляд на мачеху. Та неторопливо пережевывала еду и влюбленными глазами наблюдала за двумя своими чадами. Ваня ковырял ложкой в тарелке, вылавливая морковку, пока Тоня отрывала корочки с ломтей хлеба – своего и брата – и складывала рядом с собой. Даже в этом двойняшки были идеальным дополнением друг другу – Ваня ел только мякиш.

– Чайник! – Юля оглянулась на плиту, соскочила со стула и сняла фыркающий чайник с огня. – Чай? Кофе? – обратилась она к сидевшим за столом.

– Кофе, – дуэтом ответили двойняшки.

– Вам нельзя. Вы еще маленькие кофе пить, тем более на ужин. Не уложишь потом.

– Зачем тогда спрашивать? – возмутился Ваня.

– Ой, а можно какао? – спохватилась Тоня и пихнула брата локтем, чтобы поддержал.

– Можно, – смилостивилась Юля и потянулась к полке, где стояла жестянка с какао-порошком.

– И плюшки еще остались, – вспомнил Ваня.