Манаус

Понемногу получилось так, что мужчины стали общаться лишь между собой, словно они шли вдвоем. Рамиро разговаривал все реже и реже, а из Клаудии слова нельзя было выдавить. Да и они, тоже, были не очень разговорчивыми и все их беседы сводились к обсуждению маленьких происшествий в течение дня и к рассуждениям по поводу того, где они сейчас находятся и сколько им предстоит еще пройти до Жапура.

Дни сделались настолько похожими друг на друга и настолько монотонными, что они сбились со счета, и далее получилось так, что шли они вперед почти автоматически, как будто это было единственное, что умели в этой жизни, словно приговоренные к вечному скитанию по этой зеленой пустыне.

Однажды ночью Аркимедес проснулся от того, что Клаудия металась и стонала в своем гамаке, а на следующее утро он был поражен ее бледностью. Попытался узнать, что с ней происходит, но в ответ получил лишь обычное молчание. Однако, где-то через полчаса, как они отправились в путь, девушка рухнула, словно подкошенная, и не смогла более сделать ни шага. Быстро натянули гамак меж деревьев и уложили ее, но сколько не спрашивали что у нее болит и что произошло, не получили ни слова в ответ. Тогда индеец отвел их на несколько метров в сторону и сказал:

– Рамиро знает что там. Рамиро думает, что до вчерашней ночи по этой дороге шло не четверо, а пятеро, но теперь опять идут четверо.

Аркимедес не сразу понял, что индеец имел в виду, но, вспомнив стоны в ночи, вдруг догадался и содрогнулся, холодок пробежал у него по спине.

– Но это… это какое-то зверство, – воскликнул он. – Если она была беременна, то… как могла скрывать от нас все это время?..

– Может, ей было стыдно, – предположил Говард. – Может от того, что не знала чей это ребенок.

– Но то, ведь, не ее вина…

– Женщины – странные существа. Иногда начинают винить себя в том, в чем и не должны были бы.

– Ладно, пусть будет так, но что сейчас делать? – поинтересовался «Северянин». – Если пойдем дальше, то она умрет.

Но тут подошел индеец.

– Рамиро поищет место, чтобы разбить лагерь. Рамиро думает, что если охота будет удачной, то не надо будет спешить.

– Хорошо, пусть будет так, индеец, – согласился «Гринго». – Пока мы будем с ней, ты иди и найди место.

Индеец исчез за деревьями и мужчины вернулись к больной Клаудии, та же, увидев их, попыталась встать, но они заставили ее лечь обратно в гамак, а сами сели рядом.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил ее Аркимедес.

Как обычно Клаудия не произнесла ни слова в ответ, но было видно, как слезы текли по ее щекам, и то был единственный раз за все время их путешествия, когда он видел проявление женской слабости у нее, и этот раз никогда уже не повторится.

Когда Рамиро вернулся и сообщил, что нашел подходящее место, срубили толстый сук, к нему подвесили гамак с больной и понесли туда, куда показывал индеец.

Место, по мнению Рамиро, было не идеальным, но лучшее из того, что можно было найти в округе и располагалось на берегу небольшого озерца с водой настолько грязной, что более походило на обыкновенную лужу, к тому же не глубокую. На берегу этого озера он отыскал небольшую поляну, которую расширили, вырубив при помощи мачете заросли вокруг.

В ветвях некоторых деревьях, что росли по соседству, скакали и визжали обезьяны-капуцины и при удачном стечении обстоятельств – это могло стать источником пропитания.

Рамиро опять ушел в лес, но вскоре вернулся с пучком каких-то трав, сделав настой из них, он заставил Клаудию выпить. По лицу девушки было видно, как она страдает от боли. После того, как она выпила приготовленный индейцем напиток, боль слегка утихла и она смогла заснуть.

Когда они закончили ужинать и собирались уже ложиться спать, индеец неожиданно сказал:

– Рамиро думает, что этой ночью нам стоит выставить часового и оставить огонь зажженным. Рамиро беспокоится о женщине и еще его беспокоит эта лужа – она ему совсем не нравится.

«Северянин» и Говард переглянулись. Они уже привыкли к тому, что, хотя индеец и казался спящим по ночам, но на самом деле всегда оставался в состоянии, которое можно было бы описать, как чуткая дремота, когда при малейшем шорохе, при любом слабом звуке, прилетевшем из чащи, при бесшумном приближении зверя, немедленно просыпался, вставал на ноги и уже был готов к обороне. И они привыкли к этой постоянной охране и доверяли индейцу, как охотник доверяет своей собаке сторожить вход в хижину.

– Что там может быть, в этой луже? – настороженно спросил Аркимедес.

– Рамиро не знает, – ответил ему индеец. – Но если там то, что он думает, то Рамиро предпочитает не спать всю ночь.

– Но почему? – забеспокоился уже и Говард.

– Рамиро думает, что там, на дне, может спать гуийо.