Манаус

Все, что больше трех, то – много. Совершенно невозможно было обучить их счету, и Аркимедес знал это. Требовать от Рамиро, чтобы он научился считать, было бы чересчур, а потому ничего не оставалось, кроме как надеть Арикимедесу самому шипы и лезть на дерево. И в самом деле, он увидел те самые «много дымов», может быть пятнадцать, а может быть и больше.

Если это был лагерь сборщиков каучука, то, скорее всего, в этот момент они должны были обрабатывать собранный каучук, но каучуковые деревья, что попадались им на пути оставались нетронутыми, без единого надреза на коре.

Единственный вывод из всего этого – что там и в самом деле располагалась индейская деревня, но приближаться к ней было бы крайне неразумно и рискованно, чтобы выяснить дружественное это племя или враждебно настроенные дикари.

Спустившись с дерева, он рассказал что видел и с всеобщего одобрения было решено уйти отсюда, не привлекая к себе внимания и как можно быстрей. Они снова углубились в лесную чащу, шли, стараясь не производить лишнего шума, и Рамиро, прорубавший дорогу в зарослях, то и дело останавливался и прислушивался.

В какой-то момент ему показалось, что он слышал голоса людей, но и сам не был уверен в этом, то могли быть крики попугаев, спорящих о чем-то на вершинах деревьев.

Ближе к вечеру они ушли уже достаточно далеко от предполагаемой индейской деревни, и это их успокоило. Но, несмотря на это, решили не разводить огонь и не готовить еду, и спать легли на пустой желудок.

Переход от сна к бодрствованию оказался в высшей степени неприятным. Когда Аркимедес почувствовал, что кто-то трясет его гамак, то, открыв глаза, увидел, не знакомое лицо Рамиро, а бородатую физиономию какого-то отвратительного типа, наставившего на него, ко всему прочему, винтовку. Вывалившись из гамака и поднявшись на ноги, он увидел еще восемь или десять незнакомых, вооруженных людей, преспокойно хозяйничающих в их лагере.

– Вот тебе на! – воскликнул один из них. – Шли сюда, разыскивая индейцев, а поймали белых пташек. Юсуфаки будет доволен. Кто вы такие?

Говард лихорадочно соображал, что бы ответить.

– Мы люди Сьерры, «Аргентинца», – наконец сказал он. – Нас отправили на поиски новых земель для очередной фактории.

– Люди Сьерры? – повторил тот недоверчиво и, как бы обращаясь к остальным, продолжил. – Не похожи вы на тех, кто ищет каучук, больше похожи на беглецов.

И тут вдруг его осенила мысль. Обернувшись к своим товарищам, произнес:

– Слушайте! А не те ли это, кто устроил резню на Курикуриари?

После этих слов остальные подошли поближе и принялись внимательно разглядывать, с некоторым недоверием.

– Вообще-то, подходят под описание, – произнес один из них. – Бразилец, женщина и индеец.

– А что там было сказано про этого рыжего?

– Должно быть, это тот, кого считали покойником и кто, на самом деле, сбежал раньше.

– И поглядите-ка куда залетели эти пташки! – воскликнул снова тот, кто, судя по всему, был главарем. – Половина мира ищет их по всей Колумбии и Венесуэле, а они вот где, на берегах Жапура.

Держа их под прицелом, он заставил подняться на ноги.

– А ну-ка двигайся! Пошли, пошли… – приказал он. – Вот «Турок» обрадуется.

Говард был знаком с турком Юсуфаки еще с того времени, как работал на Сьерру в Манаусе. Этот турок не был торговцем каучука, его товаром были люди.

Во главе своей банды, состоящей из отъявленных негодяев и головорезов, худших представителей рода человеческого, каких только смог найти на берегах реки, он бродил по Амазонии, нападал на индейские деревни, захватывал пленных, которых затем перепродавал каучуковым баронам для работ на факториях. Поговаривали, что во время своих «раззиас» (набегов) он также не брезговал отдельно стоящими факториями, убивал всех, кто там находился, и присваивал приготовленный к отправке каучук. Все это он маскировал таким образом, будто нападение было совершено дикарями, и тут же предлагал свои услуги в качестве местного «миротворца».

Но проделки его давно были известны всем, однако «Турка» это нисколько не смущало, он откровенно насмехался над подобными обвинениями и в последнее время даже не старался скрыть свои преступления, зная, что мало кто осмелится спросить с него, настолько все его боялись.

В Манаусе еще было предостаточно людей, кто помнил, как он нищим продавцом всяких безделушек бродил по порту и плавучему городу, говорил он тогда со смешным акцентом и обладал внешностью настолько безобидной, что никому и в голову не приходило какой преступник скрывался внутри этого типа.

Поговаривают, что как-то ночью он столкнулся с одним пьяным торговцем каучука, только что распродавшим свой «сок» и неосторожно забредшим в темный переулок с карманами полными золотых фунтов. При помощи одного из тех ножей, коими сам и торговал, Юсуфаки перерезал ему глотку, и, спустя несколько дней, уже начал набирать к себе в банду, на те самые деньги, всякое отребье, что болталось без работы по портовым тавернам.