Мандала

Дед со скорбным видом молча затягивался. Дым иссяк – он достал из мешочка табак, набил трубку и чиркнул спичкой. Высокая худощавая фигура отца исчезла за воротами, прощально мелькнул край его турумаги. Дед горько вздохнул:

– Лучше бы землю пахал… От большого ума одни беды, всю семью погубишь. Как тут быть…

Потом она стала жаловаться на боль в животе. Она металась по комнате, разрывая себе грудь. Ясными лунными ночами, в дождливые вечера или дни, когда ветер норовил сорвать крышу и навес, боль бушевала ещё свирепей. Тогда мы с сестрой, взявшись за руки, с плачем бежали в посёлок. Высокий доктор в очках давал нам по круглому леденцу размером с грецкий орех. Возле дороги, по которой мы мчались вслед за доктором, было озеро, большое и глубокое, как море; размахнувшись, я бросал туда свой леденец. Доктор закатывал ей рукав, делал укол, всыпал в рот порошок, щёлкал пальцами по белому животу, припадал к нему ухом и долго что-то слушал, а затем мял его своими отвратительными волосатыми руками. Странно, но после этого боль у неё как рукой снимало.

– Сыним…

– Что?

– Как жить, чтобы идти правильным путём?

– Правдиво. Главное не обманывать себя, жить правдиво – другого не дано.

– А что-нибудь менее абстрактное?

– В итоге только так и получается. И Иисус, и Будда учили одному – любви. Любить. А чтобы любить других, надо сначала научиться любить себя.

– А если не можешь любить?

– Тогда надо умирать. Уходить без сожалений. Бессмысленное копошение ужасно. Даже если будешь жить, это уже не твоя жизнь.

– Значит, у вас ещё есть шанс?

– Разве что самый крошечный. Мне кажется, я почти дошёл до конечной точки.

Повисло тяжёлое скорбное молчание. Я устал – мне захотелось прилечь.

– Ладно… давайте спать.

Вместо ответа Чисан пошарил в котомке и достал маленькое зеркало.

– Замахнулся, – пробормотал он, глядя на своё отражение. – Какой из тебя будда с такой-то рожей? Хе-хе. Где уж тебе стать буддой с этой кривой, насквозь проспиртованной рожей, с этими красными глазищами, налитыми тоской по женщине, с этой мерзкой грязной мордой паршивого пса… Хе-хе. Гнать тебя в шею.

Чисан снова начал самоуничижительную тираду. Он постоянно так делал. Это был заведённый порядок. Он сидел скрючившись, точно призрак, напивался в одиночку, проклинал обстоятельства, сыпля колкостями, и в конце концов с сокрушительным вздохом обращал дуло на себя. Я лёг лицом к стене.

Раздался стук ладони по полу. Чисан отбивал ритм. Он затянул вполголоса, точно сутру: «О, ты прекрасен, прекрасен, имеющий тридцать два великих признака тела будды: плоские подошвы ног; знак колеса на ладонях; длинные тонкие пальцы; мягкие, точно мука, руки и ноги; перепонки между пальцами; пятки, круглые, как мяч; высокие ступни; крепкие, как у оленя, голени; руки, достающие до колен; половой орган, скрытый, как у лошади, в глубине тела; рост в два размаха вытянутых рук; торчащий вверх блестящий чёрный волос из каждой волосяной луковицы; тело, светящееся золотистым светом; кожу, нежную и гладкую, как паровой рисовый хлеб; округлые и крепкие ступни, ладони, плечи, темя; плоские подмышки; туловище, как у льва; тело прямое и чистое; круглые, ровные, широкие плечи; плотно прилегающие зубы, белые, как снег, – все сорок зубов; особенно белые и большие коренные зубы; львиные щёки; гортань, из которой течёт сладкий нектар; длинный широкий язык; чистый голос, слышный за десять ли; ресницы, как у быка; белые волоски между бровями; хохолок на макушке. Это называют обликом великих».

Стук прекратился, за ним последовал сдавленный смех. Потом снова послышались удары ладони.

«Паршивый пятидесятипятикилограммовый пёс ростом метр семьдесят восемь, теряющий голову при виде красивых женщин, истекающий слюной при мысли о вкусной пище, засыпающий над хваду, предпочитающий выпивку еде. Разве эта тварь – человек? Прискорбно».

Стук и речитатив смолкли. Внезапно разлилась тишина. Я незаметно перевернулся спиной к стене.

Чисан сидел на корточках. Опустив голову, он внимательно рассматривал что-то у себя между ног. Я приподнялся и подавил вздох. Чисан разглядывал свой орган. Скрюченный, как личинка шелкопряда, он был не больше фаланги пальца. Чисан тряс его… и всхлипывал: «О-о-о… Мама… Кого считают человеком?.. О-о-о… Кого считают буддой, кого – простым живым существом?.. Что называют миром, что значит жить?.. О-о-о… Владыка Всевидящий… Владыка Всевидящий…»

На следующий день Чисан серьёзно разругался с настоятелем. В монастыре Пёгунса некоторое время назад сменилось руководство. Друг Чисана подал в отставку, на его место пришёл опытный монах на шестом десятке.

– День и ночь только и делаешь что валяешься да водку хлещешь! Какой ты монах – ни разу не помолился! – кричал он во всё горло. – Из-за таких ничтожеств, как ты, люди к нам не идут, подношений нет! Проклятый демон! Явился, чтобы разрушить закон и установить свои порядки?! Сейчас же убирайся! Вон отсюда!