Манекен за столом. Роман-антиутопия

Ядро не возвращался. Вечером я вышел на крыльцо и не успел опомниться, как ко мне прижалась девичья фигурка.

— Топ… — растерянно сказал я.

Она не отзывалась, спрятав лицо на моей груди.

— Ты давно приехала?

Она помотала головой. Сколько мы не виделись?

Я вдруг подумал, что теперь все будет по-другому. Мы найдем все нужные слова.

— Я хочу есть, — рассудительно сказала она. — И готова сожрать быка. Правда, я изящно выразилась?

— Конечно.

— Вот видишь, с кем ты имеешь дело. — Топ была одета в очень красивое платье, будто с бала.

Шурша им, она уселась в уголке и наблюдала за мной. Я снова подумал про это платье и стал двигаться медленнее.

Она что-то почувствовала.

— Я, пожалуй, пойду.

Я избегал смотреть на нее. На ее странное платье. Она встала и вышла.

Я представил себе, как девушка в своем шуршащем наряде пробирается по темным улицам. Как скоро она ушла. Зачем я отпустил ее? Я не понимал, почему я не бросился вслед. Может, она уже у себя, дома.

Я набрал забытый номер бывшего мэра. Гудки оборвались, и я оцепенел.

— Слушаю, — сказала Топ сонным голосом. Совсем сонным.

— Ты… дома?

— Да, — удивленно сказала Топ.

— А ты давно… уснула?

— О! — сказала Топ. — Это допрос?

— Нет-нет, что ты, — запротестовал я.

— Ничего. Это даже приятно. Но я весь день провела дома, — вздохнула Топ, — и рано легла.

— Я разбудил тебя… — Я стоял в темной гостиной, куда падал свет из кухни, и мне показалось, что по полу прошлась чья-то тень.

— Ничего, — сказала Топ. — Прощай.

В проеме открывшейся двери слабо колыхалась занавеска.

Я потушил свет, но улечься не мог. Не мог пересилить себя. Я застыл, услышав шепот: «Ты спишь?»

Топ прошла мимо, едва не коснувшись меня. Я увидел ее силуэт на фоне окон, разводящий руками. «Где ты?» — прошелестел ее тихий шепот.

Она стала шарить по кровати. Почему-то я не очень сокрушался, что меня там нет. Необычно было все это. Топ, не обнаружив никого в кровати, двинулась по комнате с растопыренными руками. Уже молча.

Лестница вела на чердак. Топ настойчиво продолжала искать меня внизу. «Не вижу тебя», — сообщила она. На чердаке я чувствовал себя намного приятнее.

Утром мне послышался приглушенный голос Ядра. Внизу грузчики волокли мебель, а Ядро инициативно распоряжался.

Прокутил аванс туристов, распродает мои вещи, подумал я. Караул. Грабят.

— Вот видишь, — сказала ажурная шляпка голосом Ореол. — Он сам ушел.

— Может, он где-то затаился, — огрызался мелкий баритон из-под берета. — Он обязательно что-то выкинет. Я навел справки. Тебе хорошо, ты его сестра, — сказал женоподобный Вариант, косясь, словно я выскочу из шкафа.

— Много воображаешь о нем, — сказала Ореол.

Грузчики невольно прислушивались к разговору.

Лестницу убрали, и я, потеряв равновесие, заорал и замахал руками, как ветряная мельница, и все внизу пришло в движение.

Грузчики разом все бросили, что-то зазвенело, разбиваясь, а я, кувыркнувшись, приземлился на уроненный диван. В гостиную заглянула Ореол.

— Ты напрасно так, — сказала она дрожащим голосом.

Я не торопился вставать. Удобно было лежать на мягком диване.

— Так ты не против? — успокоилась Ореол.

Она приехала, чтобы посетить вокзал. Такова была местная традиция — в определенный день на выставке изображать проводы и дружных родственников. В остальное время встречи были необязательны.

Еще Ореол понадобилась, по ее выражению, «кое-какая мелочь».

Вариант втолковывал Ядру, как можно выгодно продать дом.

Выставка располагалась в самом центре города. К ней прибавился притихший вокзал, откуда никто никуда не отправлялся. Он был очень старым, заросшим вековыми деревьями, которые натужно шумели, напоминая о вечном покое. Ореол и Вариант встали у входа в вокзал, где в последний раз видели мать.

Часть древней крепостной стены обвалилась, образовав проход в трущобы, как зев. По моей спине прошел озноб.

В свежей лунке смекалистым Хламом возле киосков своей бесчисленной родни был вкопан саженец из трущоб.

В кроне с нанизанными листьями проглядывал багрянец, как щемящий отзвук прошедшего праздника.

В сторону откатилось яблоко, почему-то замороженное. Безжизненный развал, вопреки всем представлениям, был рядом.

Родственная чета, неутомимо переругиваясь, села в машину, и Ореол, никогда ранее не водившая, юрко вырулила с выставки.

В пустом доме появилось эхо. Телефон был перенесен на подоконник. Больше в доме ничего не сохранилось. Его действительно оставалось только выгодно продать.

— Эти туристы ненормальные, — пожаловался Ядро. — Хотят, чтобы их сопровождал только ты. Кто тебя рекомендовал, ты не знаешь?

— Кажется, знаю.

— Да? И кто это?

Но я уже набирал номер на отключенном телефоне.

Облапошенный Ядро, узнав, куда на самом деле метят сумасбродные туристы, долго возмущался в кафе.

— Не перевелись еще чучела! Чем их не устраивает рыбалка? Нет, подавай им изъян. Это же пропащее место. Форменный хаос. Всем это известно, а нам — лучше всех. И потом, это же разрешено.

— Вот именно.

— О-о! — протянул солдат. — Сдаюсь.

Я пытался уловить в его тоне сочувственные нотки. Но мой друг заметно поскучнел. Я остался в кафе один, созерцая городские преобразования.