«группу черт, которые развились в младенцах млекопитающих, чтобы сделать их привлекательными для взрослых. „Ключевые раздражители“ для заботливого поведения, как называют этологи „милые“ черты, включают в себя непропорционально большую голову, низко посаженные глаза, большой выступающий лоб, круглые выступающие щеки, пухлую округлую конституцию, мягкие полные конечности, нежную поверхность тела и неуклюжее поведение» («Китч и эстетическое образование», стр. 68).
«Каваи»-предметы обычно маленькие, круглые, теплые, мягкие и пушистые, они излучают невинность и простодушие. Как и «милый», «каваи» применимо и к предметам, и к людям; в последнем случае оно приобретает значение «хорошенький», используясь в адрес маленьких девочек и мальчиков. Однако когда мы говорим об эстетике «кавайности» (kawairashisa), мы рассматриваем «каваи» как концепцию, и нам нужно провести отличия между «милым» и «каваи». Граница, где пролегают концептуальные различия, в какой-то мере совпадает с различиями между дальневосточной и западной культурами. Многие авторы связывали «каваи» с некой умышленной незрелостью или ребячеством и желанием быть по-детски избалованным, которое японцы называют «амаэ». Однако важно не сводить «амаэ» к одному лишь пассивному восприятию, ибо его существование базируется на взаимодействии активных и пассивных элементов. «Амаэ», в том случае, когда оно исходит от взрослых,— это игра, и она контролируется не хуже «крутости».
Японская культура «каваи»
Животные из «Покемона» стали, наверное, самыми характерными символами той культуры, в которую превратилось понятие «каваи» в конце 90‑х гг. Самые последние внешние характеристики «каваи» были, скорее всего, «изобретены» в манге 70‑х гг., когда произошло наложение экзотической европейской внешности на типично японскую, в результате чего появился образ типичной kawaii shôjo («милой девушки»), что тут же повлекло за собой производство широкого ряда милых аксессуаров, предназначенных для женской аудитории. «Каваи» сегодня — это нечто большее, чем просто эстетическое направление, оно стало полноценным способом выражения независимости, которая может проявляться в стиле, языке, телодвижениях, гендерных отношениях и самовосприятии. И все же «каваи» настолько тесно связано с мангой, что любая «критика незрелости и эскапизма современной молодежи неизбежно всегда была тесно связана с критикой современной манги» («Японская субкультура», стр. 292). Хотя манга и аниме остаются центральными платформами визуализации «каваи», эти платформы настолько тесно соприкасаются с реальностью, что стало невозможно разобрать, это девушки подражают аниме своими однообразными голосами, или это аниме изображает их.
«Кавайность», как заметил Брайн Маквей, «стала „стандартной“ эстетикой повседневной жизни» («Погибающая идеология: государство, образование и самоподача в Японии», стр. 135). В Японии не только женщины средних лет вешают на телефоны мягкие пушистые игрушки — даже служащие в деловых компаниях цепляют Пикачу на ключи, а водители грузовиков (мужского пола) демонстрируют фигурки «Хэллоу Китти» на приборной доске. Мэри Роач описывает следующие японские проявления «каваи»:
«Состоятельные городские женщины миллионами тратят йены на модную линию Кансая Ямамото под названием „Супер Хеллоу Китти“. Подростки делают татуировки в виде Бадц-Мару, хитрого мешковатого пингвина компании „Санрио“. Служащие, обычно неразличимые в своих серых костюмах и с сигаретами в руках, покупают подвески на телефон с пластиковыми брелоками в виде их любимых персонажей: Сандер Бани, Куки Монстра, робокота Дораэмона» («Кьют Инк»).