Манговая дудочка

Шорбоджоя окликнула её и, подойдя ближе, смущённо спросила:

— Ты как-то говорила о чадо́ре[55] для твоего сына. Тебе он нужен?

— Хорошо, — сказала мать Ниборона. — Мы посмотрим, я приду к тебе со своим мальчиком, когда утихнет дождь. Но новый ли чадор? Может, он старый?

— Приходи, сама увидишь. Чадор у нас давно, но его никто не носил. Он совершенно чистый.

Помолчав, Шорбоджоя добавила:

— Ты сегодня очищала рис?

— Разве в такую погоду, когда всё влажно, можно очистить рис? Есть у меня для еды немного…

— Тогда я попрошу тебя, — сказала Шорбоджоя, — принеси мне полкатхи́[56]. Из-за дождя у нас некому было сходить за рисом на базар. Вот и хожу с деньгами, но без риса. Если бы кто-нибудь выручил меня… Я не знаю просто, что делать.

— Хорошо, — согласилась мать Ниборона, — сейчас принесу. Но станете ли вы есть жареный рис из плохо очищенных зёрен? К тому же они очень крупные.

Ослабевшая от болезни Дурга не могла больше есть сухой рис. И, как на беду, не было ни лекарств, ни доктора, ни хотя бы деревенского лекаря. А в доме — ничего вкусного, что можно было бы дать больной.

— Мама, — просила девочка, — принеси мне печенья, всего на одну пайсу. Очень мне хочется… печенья.

К вечеру снова налетела буря, пошёл дождь. Кругом бурлила вода, выл ветер, из-за сплошных туч этот вечер превратился в тёмную ночь. А затем и ночь чёрная-чёрная, подобно туче, нависла над землёй. Шум дождя заглушал все звуки. В окно и дверь с порывами холодного ветра врывались струи воды.

Старая сломанная дверь, щели которой заткнули мокрыми тряпками, не могла противостоять страшному натиску бури.

Поздно ночью, когда все заснули, дождь на время затих. Шорбоджоя долго не могла уснуть, она сидела на постели. Во всём теле она чувствовала слабость. От голода и беспокойства бедная женщина не могла найти себе места. Кружилась голова.

Во всём доме не осталось ни одной сухой вещи. Шорбоджоя потрогала рукой спящего Опу, он был мокрый. Что делать? Когда кончится ночь? С трудом она нашла тщательно закрытые от сырости спички, зажгла светильник.

— Опу, встань. Вода прибывает…

Мальчик хриплым спросонья голосом пробормотал что-то непонятное и опять заснул.

— Опу, ты слышишь, Опу! — снова позвала его мать. — Вставай! А ты отодвинься, Дурга, к тебе вода подступила, отодвинься, девочка.

Опу привстал на постели, посмотрел вокруг сонными глазами и лёг снова.

Вдруг снаружи раздался страшный треск. Шорбоджоя бросилась к двери: упала стена кухни. А если их старая хижина рухнет? Кто придёт к ним на помощь? «О боже, — повторяет бедная женщина, — помоги нам пережить сегодняшнюю ночь! О боже, обрати свой взор к моим детям… Пожалей их!»

Утро всё ещё не наступило, только начало светать. Буря уже утихла, но дождь всё ещё моросил понемногу.

Жена Нилмони Мукхерджи собиралась посмотреть, что делается с коровами в хлеву, когда услышала стук в дверь. Она открыла и с удивлением воскликнула:

— Это ты, Шорбоджоя? В такую ночь!

— Тётушка, — взволнованно крикнула Шорбоджоя, — позови скорее своего мужа! Скажи, чтобы скорее пришёл к нам. Дурге плохо.

— Дурге? — удивилась жена Нилмони Мукхерджи. — Что с ней?

— Уже много дней её лихорадит. То лучше ей, то опять плохо, а со вчерашнего вечера жар усилился. К тому же сама знаешь, какая это была ночь. Позови же мужа скорее!..

Увидев растерянность и испуг в глазах Шорбоджои, жена Нилмони Мукхерджи попыталась успокоить её:

— Да ты не волнуйся. Я сейчас позову его. Иди, я тоже приду к тебе. Знаешь, вчера ночью в хлеву обвалилась крыша. Такого ещё никогда не было! Нам пришлось всем встать. Вывели коров во двор, а потом, на рассвете уже, снова легли спать… Сейчас позову, сейчас.

Вскоре Нилмони Мукхерджи, его сын, жена и две дочери — все пришли к Шорбоджое.

У постели Дурги сидел Опу.

— Ну, что у вас тут случилось? — Нилмони Мукхерджи обратился к нему, как к большому.

Лицо Опу выразило беспокойство.

— Диди очень больна…

Господин Мукхерджи сел у изголовья больной девочки.

— Дай-ка пульс пощупаем… Жар большой, но ничего страшного нет. Пхони, быстро сходи в Нобабгонджу́ к доктору Шоро́ту, позови его, пусть скорее приходит… Дурга, а Дурга!.. — позвал он.

Но Дурга была в забытьи и ничего не ответила.

Немного погодя из Нобабгонджи прибыл доктор. Выслушав и осмотрев больную, он назначил ей лечение. Доктор заверил Шорбоджою, что причин для особого беспокойства нет. Правда, температура у девочки высокая, и он распорядился, чтобы на голову Дурги положили холодный компресс.

Но где же отец девочки?

Никто не знал… На всякий случай Шорбоджоя послала письмо на его старый адрес.

На следующий день буря и дождь окончательно утихли, тучи на небе понемногу рассеивались. Нилмони Мукхерджи два раза навестил Шорбоджою.

Прошёл ещё один день, — Дурге стало хуже. Доктор Шорот пребывал в растерянности. Шорбоджоя послала ещё одно письмо мужу.

Опу сидел у изголовья сестры и прикладывал к её голове мокрую тряпочку.

— О диди, ты слышишь? — звал он Дургу. — Как ты себя чувствуешь? Скажи мне что-нибудь!