Мангыстауский фронт

Сначала Сары рассчитывал остановиться у Бестибая: не зря же собирались породниться? — но на двери знакомого зеленого вагончика висел замок. Соседи сказали, что старики где-то гостят, а Жалел заболел и лежит у брата. Пришлось Сары искать пристанища за Узеком у знакомого чабана. Но прежде чем перебраться к нему на зимовку, Сары решил хотя бы издали увидеть врага. Надвинув на глаза тымак, уткнувшись носом в чапан, сидел он у столовой (самое бойкое место в поселке, которого никак не миновать!) — зорко всматривался в проходящих и терпеливо ждал, когда пройдет Ажигаленко.

Он увидел его перед заходом солнца и закаменел, разглядывая врага. Парень шел как ни в чем не бывало, сопровождаемый юрким человечком в тельняшке и пиджаке. Человечек забегал вперед, как бы пятился задом и подобострастно заглядывал в глаза, бормоча слова, которых Сары не понимал:

— Раздел, раздел вчера чувака! — восхищался человечек. — У шоблы глаза на лоб полезли, когда кинул туза. Теперь не будут зарываться… Фрайера-а-а!

Ажигаленко не отвечал, молча шел серединой улицы, казавшейся узкой для такого громадного тела. Сары повидал батыров за свою жизнь, да и сам в молодости не был тщедушным, но этакого великана, как сын Ажигали, пожалуй, встречать не приходилось. Увидев и оценив выгнутые коротковатые ноги, широкую выпуклую грудь, крутые плечи, в которых утопала голова, Сары почувствовал себя на мгновение косточкой, способной уместиться на ладони этого батыра.

«Неужели он когда-то помогал мне чистить конюшню, спал в моем доме, а потом донашивал шаровары и рубахи Бегиса?»

Сары, как хищная птица, прикрыл веками глаза, чтобы и взглядом не выдать себя. Но и в полной тьме он все равно ясно видел Ажигаленко, его длинные обезьяньи лапы, в которых, как перепелка, билась дочь.

«Почему в жизни столько зла? Почему оно сжирает людей, а они — друг друга?»

Косматые брови старика сошлись вместе, образовав как бы одну сплошную линию. Сары чувствовал тяжесть ножа, висевшего на поясе под чапаном… Слишком далеко. Даже если добежит — не успеет ударить…

Он сдержался, не кинулся на обидчика. Все так же неподвижно, ссутулившись, пряча глаза, сидел у столовой, пока не затихли шаги тех, двоих, что шли мимо. Только ветер завивал по дороге пыль, обрывки бумаги, щепочки.

«Когда я увижу, что ты лежишь мертвей мертвого, свинья?»

Старик поднялся. Лицо у него было ледяное, безжалостное. Медленно, через силу, прислушавшись, как вздувается и опадает сердце, добрел до коня, упрямо и твердо вставил ноги в стремя. На фоне неба всадник казался бесплотным. Просто темная фигура, вырезанная из жести и не отбрасывающая тени. В волчьей неукротимости Сары было что-то такое, что передавалось другим, приковывало внимание, и, пока он ехал через поселок на видном вороном жеребце, в траурных боках которого перекатывалось круглое солнце, все, кому он повстречался, останавливались, смотрели вслед: «Ну и дед! Откуда такой взялся?..»

Теперь оставалось вернуть телу хотя бы воспоминание о прежней силе и ловкости. Конечно, он понимал: как ни старайся, в прежнюю кожу не влезешь, но и начинать такое дело без подготовки — значит совсем ума лишиться. Нет, его голова еще не похудела.

Сары смастерил из кошмы чучело и с раннего утра уезжал с ним в степь, бросал на землю и на всем скаку старался попасть соилом в белый крест, выведенный на войлоке. Сначала ничего не получалось: руки были как не свои, а тело болело, словно его долго били палками. Чабан, у которого он жил, вечером помогал ему сойти с седла и, как ребенка, вводил в юрту: ноги уже не держали Сары.

— Э-э-э, разве так можно, — качал головой чабан, усаживая его на торе. — Охота охотой, но и себя поберечь надо… Годы-то не прежние…

Сары отмалчивался. Хоть он и сказал чабану, что готовит жеребца к зимней охоте, но ведь солгал самую малость: тот, кого предстояло затравить, и был зверем…

Упругая злая сила не давала покоя старику, и, когда после бесплодных попыток впервые на всем скаку с одного удара свалил чучело, что-то вроде улыбки отразилось на чугунном лице старика. Похлопывая жеребца по шее, Сары повторял и повторял одно и то же расчетливое движение, стараясь, чтобы тело делало все механически. Старик пускал коня то рысью, то галопом, тренируя его на разных аллюрах. Бросив повод, висел на стременах, перебрасывая увесистый соил из одной руки в другую. Все послушнее делались мускулы, тверже рука, острее глаз.

Сары упрямо шел к цели, но не торопился: если сильно чего-нибудь хочешь — сумей выждать. Наконец уверился: «Пора!»

Ажигаленко жил, не подозревая об опасности. Да и кто встанет поперек дороги? Эти работяги, что вкалывают как полоумные день и ночь? Или шестерки, которым моргни — травой стелются под ноги? А что до того случая с девушкой-инженером — так о чем речь? Прошло-проехало. Жаль, конечно, что нет ее в Узеке, а то, глядишь, и уговорил бы снова…