Мангыстауский фронт

«Раз Басикара молчит, значит, думает так же, как и я», — радовался Бестибай, распаляясь все больше. Весь гнев его теперь обратился на Сары.

— Жеребца завел. К скачкам готовится. Совсем рехнулся на склоне лет. Ладно, это его дело, но зачем мешать молодым? Зачем ворошить прошлое? Да, было время, когда и не здоровался с такими бедняками, как мы. Проедет мимо — бровью не поведет. Будто не человек перед ним, а бараний катышек. Но сколько ни сжимай камень — вода из него не потечет. Будь хоть трижды Сары — прежнее не воротишь…

Как бы ни были близки между собой люди, как бы хорошо они ни понимали друг друга, как бы ни догадывались о чувствах и переживаниях, все равно никому не дано знать доподлинные мысли и стремления другого человека. Басикара видел Сары в Майкудуке, отметил его неподвижный, отрешенный взгляд, темное, словно обугленное лицо и сжатые губы, превратившиеся в лезвие ножа. Сары остался, каким и был, — жестоким, властолюбивым и злобным человеком. Вот жизнь и выжгла на нем свою тамгу.

Басикара был уверен: о примирении с Сары, а тем более о женитьбе Жалела на его дочери и речи быть не может. У кого нутро черное, у того и лицо черное…

Так думал Басикара, а вслух громко сказал, прервав друга:

— Давай-ка, тамыр, быстрее примемся за дело! — Но по виду его нельзя было понять, о чем он говорит.

— Быстрее? Хочешь сказать, что свадьбу не надо откладывать? Зимой сыграть? — удивился Бестибай. — Не-е-е-ет. Зима есть зима.

— Кто о чем, а голодный про баламын[53], — усмехнулся Басикара. — Разве не слышишь? — он втянул воздух широкими ноздрями. — Мясо готово!

Поднялся, принес кумган с теплой водой, слил другу на руки. Потом провел широкими костистыми ладонями по лицу:

— Разговоры разговорами, а не вспомнить ли нам, как сидели прежде за дастарханом. Бывало, баран мог встать в наших животах на все четыре ноги.

Басикара приговаривал, а сам склонился над блюдом, разделывая мясо острым узким ножом.

— Теперь, конечно, не то. В наших желудках и полбарана не поместится. Поешь, а вместо живота все та же яма. Хребет можно прощупать, что спереди, что сзади.

Он протянул Бестибаю бараний глаз.

— Вот тебе, чтобы лучше видел, — сказал он с намеком и повыше засучил рукава.

То, на что решился Сары, требовало от него осторожности, терпения, точного расчета, а главное — ловкости. Рисковать, тем более сгоряча, в таком деле — нет, на это он не пойдет. Безумные головы — сколько он перевидал их в прошлой разбойной жизни, когда батрачил по кочевьям! — склонны, чуть что, хвататься за нож или айбалту. Им кажется, будто, проткнув брюхо врага или размозжив ему башку, они навсегда освободятся от хлопот. Глупцы! Главные заботы впереди. У каждого мертвеца есть родичи, есть друзья, которые не сразу, но отплатят той же монетой. Кровь всегда рождает новую кровь, так же как зло новое зло.

Необузданных храбрецов Сары называл про себя «свиными головами». Уж очень они напоминали этих нечистых животных, вечно раздраженных, прожорливых и глупых. Возомнив себя барсами, лезут «свиные головы» напролом, а кончают одинаково: как падаль валяются в пыли с переломанными костями, ножом под лопаткой или перерезанным горлом. Всегда находится на них ловкач, который быстро — и глазом не моргнешь! — отделит «свиную голову» от тела, да так, что и сапоги не забрызгает. Сделает все шито-крыто: не только друзей, даже двух коз, которые стали бы бодаться из-за покойника, не сыщешь.

Видел он и таких воителей, что, собравшись за дастарханом и вылавливая самые жирные куски, хвастаются силой и удальством, без умолку мелют языками, поминая к месту и не к месту подвиги дедов и прадедов: Шакпак-ату, батыра Шопана и даже самого хромого Тимура, который, если верить преданию, родился в дырявой юрте, но сев на коня, саблей и копьем добыл себе дворец да полмира в придачу. Но этих говорунов днем с огнем не сыщешь, едва доходит до настоящего дела, когда и впрямь надо рискнуть если не головой, то хотя бы шкурой. Дастарханные воители почему-то всегда опаздывают, являются не туда, куда было назначено, или заболевают, навернув на себя столько кошм, что под ними и не сыщешь героя. Сары и не искал. Зачем в опасном предприятии такие храбрецы, что смелы за столом да возясь с женщинами?..

Нет, он и в молодости имел холодную голову, умел выбрать настоящих джигитов. А что касается болтовни, то скорее небо превратится в жернова, нежели он скажет лишнее за столом, в сердцах или даже другу: тайна которую знают двое, — знает весь мир.

За это и уважали Сары на Мангышлаке, хотя и не любили. «Пусть ненавидят, лишь бы боялись», — внушал Туйебай. А он знал, что говорил.