Мангыстауский фронт

Однажды, возвращаясь из Форта, куда ездил проветриться да заодно стребовать давнишний карточный долг, Ажигаленко перед самым Узеком увидел на бугре черного всадника. Показалось, человек на вороном коне смотрит в его сторону. Даже какая-то угроза почудилась парню, и он мотнул головой: «Чего только не привидится с похмелья!» Когда же снова взглянул — всадник исчез, растворился, словно его и не было. Но в памяти осталось: черный человек на лошади, от которого исходит какое-то беспокойство.

Спустя несколько дней он шел вечером через такыр, чтобы спрямить дорогу: она делала петлю, обтекая склад, где хранились горюче-смазочные материалы. На этом складе Ажигаленко числился разнорабочим, но появлялся там не часто. Тут же, как нарочно, кто спутал: пришел с утра и упирался всю смену да еще после работы прихватил пару часов — пришли бензовозы, и солярку надо было перекачать в цистерны.

Ажигаленко шел не спеша. Такыр глухо звенел под ногами. Солнце золотило глину, и она казалась червонной. Что-то заставило его оглянуться, хотя он не услышал ни звука. Даже топот копыт почему-то не донесся до него. И мысль, которую он отчетливо запомнил, была полна удивления и любопытства: скачет вороной конь, а ни следов, ни звука…

Черный всадник с соилом мчался прямо на него, беззвучно, неостановимо, как дух, и это было самое непонятное: «Откуда взялся? Чего хочет?» И вдруг вспомнил: «Он! Это он был тогда на бугре!..»

Несущийся конь и человек в тымаке заполнили его сознание громом копыт, когда было уже поздно. Бежать?! Но куда? Пески, ложбины, ползучие барханы еще, быть может, и укрыли бы его, но голый как бубен такыр…

Взгляды их встретились: горящий — старика и затравленный — Ажигаленко.

«Это же глаза Туйебая! Он смотрит на меня! А вовсе не его внук!»

В последний миг рука изменила Сары, и дубинка, просвистев мимо головы, ударила парня по плечу.

— Она же была твоей сестрой! — выкрикнул Сары с болью и яростью, пролетая мимо скорчившегося от боли человека. — Твоя сестра! Сестра! — хрипел Сары, поворачивая коня.

Он хотел подскакать и объяснить этому червяку, извивающемуся на земле, за что мстит, но Ажигаленко видел только зловещего старика, опять летящего на него, играющего смертельным соилом.

— Свинья! Проучу тебя! Проучу! — рычал старик, напрасно стараясь распалить себя. Не осталось в нем прежнего: ни злости, ни ненависти. Глаза Туйебая все так же неотрывно глядели на него: «Что ты делаешь, Сары?! Он же твой родич! Мой внук! Пожалей щенка!»

Сары поравнялся с парнем, безвольно опустил соил. Ажигаленко тут же воспользовался оплошностью: схватился за узду, всей тяжестью повис на ней и остановил вороного. Извернулся, проворно и цепко обхватил шею коня, а свободной рукой дотянулся до широкого пояса Сары. Теперь оставалось сбросить старика на землю…

Сары увидел холодные глаза парня. Они смотрели как бы из маски, через две прорези, в которых тлел безжалостный огонек. Глаза были близко-близко, и Сары, медленно сползая с седла, понимал, что это конец.

«Кого пожалел?! Этого звереныша… Обесчестил дочь, а теперь прикончит тебя!»

Словно кто-то хлестнул старика по лицу. Изогнулся, кинул повод и, мгновенно перебросив соил в левую руку, коротко, с оттяжкой ударил. И еще. Еще. Красная пелена застлала глаза. В лицо брызнуло что-то теплое. Ослепленный яростью, Сары ничего не видел, только влажный и длинный звук, когда человек хватает остатки воздуха, донесся до него. Парень провалился вниз, цепляясь слабыми пальцами за гриву, а жеребец вдруг испуганно фыркнул, рванулся вперед, подминая под себя и топча копытами бесчувственное тело. Рука Ажигаленко, запутавшаяся в поводе, не отпускала коня. Весь в мыле, хрипя и кося глазом, вороной мчался через такыр, волоча за собой мертвеца.

Поздно ночью у одноэтажного домика, где помещалась Узекская милиция, остановился всадник. Он посидел в седле, словно раздумывая. Потом спешился. Привязал повод к крепкому некрашеному штакетнику и, уходя, неожиданно прижался лицом к конской гриве. Затем, твердо и тяжко ступая, преодолел ступени, вошел в коридор. Справа за открытой дверью горела сильная лампа. Молодой лейтенант, отложив иллюстрированный журнал, который листал, поднялся навстречу, уважительно здороваясь и разглядывая вошедшего. Перед ним стоял высокий кряжистый старик с темным будто опаленным, лицом и густой бородой, в которой сверкали серебряные нити.

— Садитесь, отагасы[54], — предложил лейтенант, пододвигая стул. И добродушно добавил: — Что случилось, аксакал?

Он ждал, что старик заявит о пропаже барана или, на худой конец, верблюда. Вошедший пасмурно глядел на него, помолчал и, так и не присев, негромко сказал:

— Убил человека. Вот пришел… Делайте что хотите…

Лейтенант засмеялся, потрогал жидкие усики — предмет его постоянной заботы и расстройства:

— Вы убили?! Сколько человек? Двух? Трех?

Но старик так глянул на него, что лейтенант сразу посерьезнел:

— Что за шутки?

— Разве человека убивают в шутку?

— Не понимаю. Расскажите, что произошло…