Мангыстауский фронт

— Вот! Свидетель! — заорал Сары. — А этот полоумный… Давно, где надо, разобрались…

— Ничего, еще узнают, кто ты такой, — пригрозил Басикара. — А старые повадки брось. Никто тебя не боится.

Он медленно подошел к грубому столу, стоящему посреди барака, залпом выпил кружку воды.

Сары сел на нары, будто у него ноги подкосились.

— Да, служил Туйебаю… Но в чем обвиняют сына? Ему и так трудно пришлось. Не вы первые, кто корит Бегиса, что… — Сары смешался, потерял мысль. — Я-то… Обрадовался землякам. Хлопотать собрался, чтобы нашли работу полегче… Разве сын за отца ответчик?

Он снова вскочил. Большой, грузный, заходил по бараку, ожидая, что кто-нибудь хоть слово скажет в его поддержку.

— Петровского убили — Сары… Сына на фронт не взяли — Сары виноват… Бегис день и ночь не вылезает из шахты… Он — большевик…

— Успокойся. Думаешь, почему Басикара так говорил? Жгут спину удары твоей камчи… Такое не забывается. Ладно, хватит об этом. Лучше скажи, почему ты сам-то здесь? — как можно мягче сказал Бестибай. — Мог бы и дома сидеть…

— Да за кого вы меня принимаете? — опять вспылил Сары. — Что у меня, рук-ног нет? На сыновьей шее сидеть? Враг под Москвой! А я — чаи гоняй! Как язык поворачивается…

Сары замолчал. Пошел к двери. Никто не остановил его, не сказал слово прощания.

— Поговорили! — хмыкнул Басикара. — Правда глаз колет, вот и разбушевался, словно нехолощеный верблюд. Да стать уже не та!

— Сары с земляками пришел повидаться, а мы… — Бестибай укоризненно покачал головой. — Разве так встречают гостя?

— Хорош гость! Жалеешь, что и тебя в песках не шлепнули? Волком был — им и остался.

— Какой он волк. Такой же, как и мы.

— Ослеп, что ли?! Не видишь: шапки Сары и Туйебая из одного войлока. Пусть аллаха молит, что унес ноги с Мангышлака, а сегодня — из барака.

Разве Басикару переспоришь?

Утром трудармейцам объявили, что они будут работать на шахтном дворе. Старики заволновались: «Не затем ехали тысячу верст, чтобы снег собирать. Наши дети на войне, а мы прохлаждаться будем?! Что за несправедливость?» И настояли на своем: все как один спустились в шахту. Первые смены показались особенно тяжкими. Степняки, привыкшие к простору и размеренной жизни, неспешно следующей за временами года, с ходу должны были включиться в железный ритм военной Караганды. Молча, скрывая друг от друга усталость, недуги и страх — не многие прежде спускались в колодцы глубже сорока — пятидесяти метров! — старики добирались до барака и валились как подкошенные. Бестибай и Басикара были моложе остальных, да и тяжелый труд не в новинку, но работа под землей изнуряла так, что вечером думалось: завтра никакая сила не поднимет на смену. Но наступало утро — и снова шли в забой. Понемногу втянулись, и Басикара уже подшучивал над собой: «Вагон с углем сошел с рельсов. Что делать? Эх, вернуть бы мне молодость, когда верблюжонка из колодца одной рукой вытаскивал… Оказывается, и без молодой силы обойтись можно. Надо только железкой подцепить вагон сзади, а потом спереди — и все. Разум силы прибавляет».

Нурлан-ага степенно рассказывал: «Вышел в ночь… Принял смену — часа через два насос, поднимающий черную воду из шахты, закашлял. Пока будил старого Микалая — насос и кашлять перестал. Забой в воде. Меня ругают. Оказалось, простое дело: винт поверни — и насос сильнее начнет выплевывать грязь. Вроде как за бесбармаком. Подавился — пусть ударят по шее…»

Бестибай о себе не распространялся. Помогая крепильщикам, он впервые услышал, как садится кровля. Лег на уголь, закрыл голову руками, прощаясь с жизнью. Бригадир хлопнул по плечу: «Заболел? Нет! Тогда кончай отдыхать! Кто за тебя работать будет!» Бестибай поднялся. Ноги как ватные. В голове гудело, топор выскальзывал из рук, словно смазанный салом. Понемногу обтерпелся, но еще долго снилось: вот-вот задавит его земля, и он, обмирая, просыпался в поту, медленно возвращаясь к жизни.

Недаром говорится: решил до края земли добраться — дойдешь. Как ни трудно приходилось старикам, ни один не попросился обратно на поверхность. Сары наблюдал за земляками, когда они приходили в баню и он выдавал им чистую одежду. После резкого разговора в бараке Сары ни к кому не подходил, на вопросы отвечал неохотно, будто чужой. Все же не выдержал: как-то вечером снова зашел в барак, пригласил родичей к себе в гости. Басикару и Бестибая — тоже. «Приходите. Посмотрите, как живу…»

После низкого, полутемного барака квартира начальника шахты показалась хоромами. Отдельный домик из пяти комнат и в каждой чего только нет! Шкафы, зеркала, столы, сундуки, полки, стулья, кровати, тумбочки… И для чего столько добра?