Мангыстауский фронт

…Голубоглазый Петровский смотрит на Бестибая строго и пристально. Кровь заливает лицо. Шевелятся черные губы, но не разобрать, что хотел сказать друг в последнюю минуту…

…Плачет, надрывается голодный Жалел, которого увозит верблюдица. Надо же догнать ее, остановить. Ноги как не свои. Будто не из костей и жил — из глины. Уходит пепельно-желтая аруана. Покачивается в люльке сын, зашедшийся от крика. И не подняться, не догнать…

…А на грудь давит уголь. Трещит крепь, под которой он схоронился. Как спички, ломаются бревна. Завалит сейчас. Дышать нечем. Конец…

Приступ кашля вырывал Бестибая из больного кошмара. Сиделка успокаивала, давала подушку с кислородом, потом порошки. Старик забывался в полусне-полуяви.

Утром на обходе врач, как казалось Бестибаю, дольше, чем у других больных, сидел у его койки. Бестибай слушал успокаивающие слова, но все меньше и меньше понимал, что с ним происходит: выздоравливает он или уже не выйдет из этой больницы? Врач говорил бодро, но темно и непонятно, и только разговоры о детях и погоде были как дуновение прежней жизни.

— Побольше двигайтесь. Волнуйтесь поменьше. Если сын придет — пусть обязательно заглянет ко мне…

За все время Халелбек только раз вырвался к отцу. Какой это был счастливый день! Сын приехал с женой Жансулу и внука привез — крепенького, точно альчик, малыша. Вчетвером они сидели в больничном дворе, и внук не отходил от Бестибая, пел как жаворонок, вспоминая Майкудук, где дед катал его на верблюдице. Спрашивал: не приходила ли мышка, для которой он сыпал крошки?.. Не отросли ли у саксаула такие же листья, как у тополя, росшего под окнами больницы? Когда пришло время прощаться, внук прижался к нему, и старик долго не отпускал малыша от себя. Словно боялся, что тонкая ниточка, то живое тепло, которое еще связывало его с жизнью, вот-вот прервется. Он ласкал упругое тельце, ощущая его как продолжение себя, всего их рода, чьи истоки теряются в тумане. Чувство это было столь острым, что, как Бестибай ни крепился, слезы полились из глаз, и он, стесняясь, глядел вниз, чтобы ни сын, ни невестка — никто не заметил его слабости.

— Врач сказал, что поправляешься, — между тем говорил Халелбек. — Так что на новом месте обоснуюсь — и ты как раз выйдешь из больницы…

Отец кивал, но сын чувствовал: не верит! И чтобы отвлечь его, снова рассказывал о делах, повторяя то, что Бестибай уже слышал: Тлепов уговорил Халелбека переехать в Узек. Не вся бригада согласилась на это, но в конце концов большинство решило: едем! На днях двинутся на новое месторождение.

Перед уходом они зашли в палату к Басикаре. Тот обрадовался:

— Иди-иди, сынок. Поближе. Хоть живого человека потрогаю. Видишь, в кого мы превратились? На лежачего верблюда и то не взгромоздимся. А если поднатужимся и сядем — все равно, пока он поднимается, слетим на землю. Почему? Да все от безделья. Едим, спим, языки чешем. Нет, надо выбираться отсюда, пока скелет держит…

Бестибай, слушая товарища, немного повеселел. Если уж Басикара засобирался домой, то ему и подавно пора из больницы выбираться. Халелбек на новое место переезжает — помочь надо. Или он не адаевец? Из другого теста, чем Басикара, слеплен?

Да, вовремя сказанное слово и рану лечит. Когда еще ходили караваны, с ними обязательно шел остроумный человек: длинная дорога кажется короче. Коли же беда нагрянет, так ее и пережить легче с неунывающим острословом.

Басикара расспрашивал Халелбека о новостях, и тот охотно рассказал о предстоящем переезде, о новой буровой вышке высотой в сорок один метр, которую дают его бригаде; о молодых строителях, что по призыву комсомола едут на Мангышлак, чтобы построить в Узеке поселок.

— Выходит, коня еще не оседлали, а уж за призом руку тянете, — ворчливо заметил Басикара.

— Какого коня? — не понял Халелбек.

— Такого. Нефть не нашли, а уж деньги на клубы да дома вовсю тратите. Могли бы в юртах да палатках пожить…

Халелбек не согласился:

— Теперь другое время. И молодежь другая. Надо, чтобы и клуб, и столовая, и чтобы артисты приезжали. Хотят жить в пустыне, как в городах жили…

— А если нефти не найдете? Кому нужен будет ваш город?

— Перспективы хорошие. На Узек геологи и нефтяники республики надеются крепко, — повторил Халелбек, слова Тлепова, сказанные им на производственном совещании. — Теперь важно оправдать…

— Рядом с Узеком — вода хорошая, — перебил сына Бестибай. — Недалеко от сопки, что похожа на голову жеребца, — колодец. Креплен саксаулом, а верх выложен ракушечником. Два каравана могли вволю напиться. Так что хватит воды на первое время…

— Вот скажи, — зашевелился Басикара, — как раньше воду без всяких твоих железных вышек находили? Или люди были другие: сквозь землю видели?

Халелбек пожал плечами.

— Не знаешь? Тогда вези нас в Узек — научим. Быстрее вас нефть отыщем. Как, Бестибай? Или ты в больнице зимовать собрался?

— Какая здесь зимовка. В Узек поеду, — решительно сказал Бестибай.

— Наконец-то слышу дельные слова. А то про сны да про еду все толкуешь… Значит, в Узек? Тогда не забудь врачу сказать, что тебя и меня позвали нефть искать.