Мангыстауский фронт

«Добежать бы до них и там переждать бурю», — подумал Халелбек, но уже стало так темно, что и камни скрылись в клубах песка, и в какой они стороне — определить было невозможно.

Халелбек бросился на песок, ногами к ветру, закутал голову курткой и так лежал, вжавшись в землю, как, бывало, на фронте, пережидая обстрел. Песок с грозным ревом, свистом, шипением катился через него. Это пела пустыня, и звуки повторялись снова и снова, будто чья-то безумная рука настраивала кобыз. Халелбек подумал, что эти звуки знакомы ему давно, но он раньше не прислушивался, пропуская их мимо сознания, не понимая этого великого движения природы, жившей своей сложной жизнью. Он представил пустыню такой, какой видел с самолета: бесконечную серо-бурую или желто-коричневую облезлую баранью шкуру, по которой ветер гнал клубы стонущего песка. Говорят, что пустыня похожа на море: глинистые холмы или песчаные барханы напоминают застывшие волны. Но связь между пустыней и морем еще глубже, думал Халелбек. Как со дна Каспия не может вырваться ни одна галька, ни одна крупинка, если, конечно, человек не вычерпает их оттуда, так и из громадной пустынной чаши, лишенной стока, не уходит ни одно зернышко, ни один камешек, пока ветер не подхватит и не унесет отдельные пылинки. И море и пустыня как бы замкнуты в своих границах. Желтые песчаники, белый мел, пестрые мергели, разноцветные глины — все эти породы, которые тысячи раз столбиками керна проходили через его руки, ровесники другого времени, когда земля еще была молодой. И вот сейчас его короткая жизнь сталкивается с этими песчинками, когда-то бывшими горами, как с давно прошедшим временем. Ну, все равно как если бы он сейчас увидел перед собой живого динозавра или мамонта…

Так размышлял Халелбек, и это успокаивало, заглушая досаду: песчаная буря помешала, и жалко было, что время, которое он бы провел в делах на буровой, проходило бесполезно. Он не успел до конца осмыслить связь своей жизни с жизнью вот этого ветра, песка, земли, на которой лежал, потому что змеиное шипение бури ослабело, и мастер поднял голову. Серая поземка медленно стелилась по земле, а впереди и уже далеко крутились высокие мрачные столбы, свитые из песка, — буря скатывалась в сторону Каспия.

Халелбек поднялся, вытряхнул из одежды песок, и, когда поднимал куртку, что-то ударило его. Ключ! Гаечный ключ, который он сунул в карман куртки еще в мастерской и забыл вынуть. Он обрадовался этой мелочи: не потерял по дороге — и подумал, что ключ надо вернуть…

Он шел по дороге сквозь сумрачный ветер. Стало светлее, и уже видно было в воздухе, как висели белые пылинки. Он шел сквозь них, словно в метель, прикрываясь рукой, потому что пыль забивала нос, глаза, лезла во все поры. Дорога была чистой, гладкой. Она звенела под сапогами — так яростный ветер подмел ее. Даже одинокие былинки были сжаты под корень словно серпом.

Когда Халелбек поравнялся с камнями, грудой возвышавшимися в стороне от дороги, из-за них вдруг показался рослый человек в голубой рубахе и вельветовых штанах. Халелбек сразу узнал его.

«Ажигаленко! Наверное, тоже пережидал бурю», — подумал Халелбек, и тут же слабый полустон-полукрик донесся до него. Кто-то плакал рядом, вернее, даже не плакал, а тонко, протяжно подвывал.

Халелбек поглядел на Ажигаленко, но тот спокойно шел по дороге в Узек. Жалостный вой все плыл в воздухе, и когда мастер подошел к камням, то увидел девушку в разорванном, скомканном у шеи цветастом платье. Она лежала на земле, судорожно царапая глину, так что побелели костяшки пальцев. Халелбек склонился над ней: это была Тана.

Он не совсем понял еще, какая связь между истерзанной, извивающейся на земле девушкой и Ажигаленко, как ни в чем не бывало идущим по дороге, но предчувствие чего-то страшного будто толкнуло его, и он крикнул:

— Эй, парень! Погоди-ка…

Ажигаленко нехотя обернулся, задержал взгляд на Халелбеке, словно на каком-то забавном жуке, и процедил:

— Чего орешь, мужик! Сгинь, сука…

Ажигаленко выплюнул слова привычно, ожидая, как часто бывало в колонии, что человек, услышав это, засуетится, залебезит и вмиг пропадет, забьется в щель — лишь бы его не достал кулак. Но человек в брезентовой рабочей куртке не испугался, не заюлил, а упрямо шел на него, и Ажигаленко ткнул его в грудь, чтобы остановить. Ударил несильно, но резко и, главное, неожиданно.

Халелбек, потеряв равновесие, упал на спину, стукнувшись затылком о землю.

— Куда лезешь, падла, — услышал он над собой хриплый голос, и громадная нога в грубом ботинке саданула ему под ребро, — Учишь вас, учишь, — приговаривал Ажигаленко, снова занося ногу для удара, — а вы, гниды…

Но не успел докончить: Халелбек рванул ногу на себя, и парень грохнулся навзничь. Он моментально вскочил, кинулся к Халелбеку.

— Что? Жить надоело?

— Гад! Что ты сделал с девушкой…