Мангыстауский фронт

Не выдерживая одиночества, шел к Халелбеку, чтобы скоротать долгий вечер. С Жансулу не заскучаешь — язычок как шило: так и норовит уколоть. Как бы между прочим расспрашивала о Тане. О том, почему она уехала из Узека. Будто само собой разумеющееся, сообщила, что у Таны в Шетпе — жених. И откуда только взяла?

Жалел не стал разубеждать: жених так жених. Не все ли равно… Возился с племянником, отшучивался, делая вид, что разговоры о Тане ему безразличны. Но разве проведешь Жансулу?

— Чем так переживать — поехали бы к ней да поглядели, что там за женишок выискался. Может, еще…

Она не договорила: на крыльце послышались шаги мужа. При нем Жансулу лишнего слова не произносила: ступала неслышно, накрывала на стол бесшумно. Жалел посматривал на нее, удивляясь перемене: «Ну и Жансулу!»

Брат приходил с буровой веселый, с азартом рассказывал о делах. Две скважины Халелбек провел с большим ускорением, и главное — пласты оказались очень продуктивными. Видно, и впрямь месторождение вытягивало крыло к юго-востоку, где и предполагалось в новом году развернуть основные работы.

Последнее время Жалел, встречаясь с братом, чувствовал себя несвободно. Словно между ними легло нечто тягостное и горькое, мешавшее прежним искренним и доверительным отношениям. Эту натянутость Жалел объяснял тем, что брат в глубине души, наверное, осуждает его — не может не осуждать! — но не желает обидеть и потому старается не касаться обстоятельств, которые привели к разрыву с Таной. Как будто между ними на этот счет существовал молчаливый уговор — не трогать эту тему, При всем том Халелбек ни словом, ни намеком не давал понять, что не одобряет его поведение. Наоборот, несколько раз Жалел замечал в глазах брата сочувствие и какую-то затаенную печаль. Неужели и до него дошел слух о его встречах с Гульжамал? Что знал брат? И почему не хочет ясно и прямо, как раньше, сказать то, что думает?

За ужином они разговаривали больше всего о работе — благо, тема была неисчерпаема. В Халелбеке постоянно билась живая, ищущая жилка. Только недавно Жалел помогал рассчитывать приспособление, облегчающее спуск и подъем инструмента, а Халелбек зажегся новым замыслом: как добиться, чтобы многократно использовать раствор? Технические идеи буквально роились у него в голове. Одна из них, на взгляд Жалела, была абсолютно бесперспективна, но тем не менее брат вместе с Тюниным взялись за ее осуществление.

— Ну зачем, спрашивается, заниматься укороченным квадратом, когда он не оправдал себя? — наступал Жалел.

— Надо своими руками пощупать. Вдруг оправдаем?

Жалел заводился:

— Вечный двигатель изобретаешь. Смотри, смеяться будут. И над тобой, и над Тюниным. Да и зачем вам лишние хлопоты? И так с буровой не вылезаете…

— Авторитет укрепляю! — Халелбек поднимал палец, указывая им в пространство. — Зайдешь в контору — везде сидят парни с «поплавками» на пиджаках. Пусть видят: и мы, бурилы, не лыком шиты.

— Слушай, а что такое авторитет, по-твоему? — задумывался Жалел. — Из чего он складывается? Вот у Тлепова или Аширова он точно есть… А у меня?

— Не думай ты об этом. Все придет. Будешь как Салимгирей. Важный, седой…

— Нет, серьезно! Взять того же Малкожина…

Жалел взглянул на брата и не договорил: Халелбек аж позеленел.

— Ты мне про этого деятеля и не поминай!

— Случайно вспомнил, — пытался оправдаться Жалел. — Ты все-таки ответь.

— Авторитет, по-моему, вот что… Это когда бой и надо поднять людей в атаку. Ни криком, ни руганью не возьмешь. Перед смертью все равны. Давай, брат, сам из окопа первым выпрыгивай… Вот и весь авторитет.

В глазах его, темных-темных, возник переменчивый блеск и пропал, словно морозным инеем присыпало или, скорее, пылью белой запорошило. Что видел сейчас брат? Что вспоминалось ему? И сколько же раз вот так, наяву, в воспоминаниях или снах приходилось ему первым вымахивать из траншеи или подниматься с земли и идти под нули? И разве он, не воевавший, видевший войну в кино, может понять, что это такое?

«Эх, брат, брат! Родной ты мой человек!»

Посидев немного, Жалел прощался и, хотя Халелбек уговаривал остаться, шел домой. Свои у брата дела, свои заботы. Зачем еще добавлять…

Приходил в стылый вагончик, заваливался спать в чем был: свитере, тренировочных штанах, а если не спалось — пытался работать.

Но и работа не спасала от тяжких раздумий. Более того, сомнения в правильности расчетов, произведенных ранее, — он определял новые точки для бурения — вдруг вспыхивали с необычайной силой. Приступ страха накатывался на него: зимой, когда каждый пробуренный метр дается с таким трудом, люди будут работать впустую! Он лихорадочно принимался за проверку исходных данных. Ошибки, кстати не очень серьезные, находились, но они казались непоправимыми. В бессилии рвал бумагу: «Бездарь! Безмозглое существо!»