Мангыстауский фронт

Пытаясь успокоиться, откладывал работу. Ходил из угла в угол, внушая себе: «Взгляни на вещи трезво. Две жизни все равно не прожить, а ту, что дана, усложнять ни к чему. Тана не вернется, и с этим надо смириться. Остается работа, и ее надо сделать как можно чище. Разве нечто подобное тебе уже не приходилось переживать? Посмотри, какой путь пройден: разве ты прежде не сомневался? Тогда, когда работал с Жихаревым в Жетыбае, и потом, здесь, в Узеке, составляя первый проект разбуривания? Время все поставит на свои места. Но не давай себе распускаться. От неуверенности — один шаг до бессилия. Только никудышный человек может вести себя так, как ты. Работай, стиснув зубы!»

Беседы с собой Жалел называл психотерапией. Но помогали они мало. Правда, злость проходила. Оставалась горечь. Словно обманул кого-то или сам обманулся. Ложась спать, он не понимал, что же с ним происходит: нелепые жесты, неверные поступки… Пустота…

В один из таких приступов отчаяния его застал Жандос. Последние дни они почти не виделись: Тлепов занимался, как шутили в экспедиции, «танцем вокруг печки». Она предназначалась для прогрева устьев скважин, и когда ее изготовили, то агрегат скорее напоминал пушку на колесах, но прежнее название прилипло, и даже в официальных документах сооружение проходило как ПТА-1 (Печка Тлепова — Алексеенко, первая).

От этой печки зависело тем не менее многое. Дело в том, что лабораторные исследования показали: узекская нефть высокопарафинистая и быстро застывает. Буровикам это ясно и без анализов: едва спала жара — нефть, хранившаяся в земляных амбарах, смерзлась, и ее можно было грузить лопатами, словно глину или битум. Нефть забивала скважины, и испытатели, чтобы начать работу, специальными ершами вышибали густые пробки. И такое узекским летом. Что же будет тогда зимой, когда нагрянут настоящие холода? Мангышлак, конечно, не Сибирь, но морозы и на полуострове крепкие: бураны же по ярости не уступают полярной пурге.

Для добычи вязкой нефти существуют различные способы, но для этого нужно специальное оборудование. Заказы на него размещены и по плану должны быть поставлены в первом квартале будущего года. Но не останавливать же буровые?! Тлепов и оба Алексеенки придумали паровую печку, которая бы разогревала скважины. Она долго не шла, после доработок и усовершенствования «печку» все же раскочегарили, и Тлепов, довольный: пошло дело! — после очередных испытаний решил заглянуть к Бестибаеву.

Дверь открыл Жалел. Он так распахнул ее, что едва не сшиб гостя. В проеме вагончика, словно в черной раме, высилась его напряженная фигура. Жандос шутливо поднял руки вверх:

— Сдаюсь, сдаюсь! Не стреляй!

Жалел улыбнулся: несколько вечеров подряд в клубе крутили заграничный боевик, в котором герои стреляли друг в друга через плечо, не поворачивая головы, и выглядело все это довольно лихо.

— В доме все спокойно, сэр! — ответил ему в тон Жалел. И уже серьезно: — Проходи, проходи! Рад, что зашел.

Он посторонился, пропуская гостя из тамбура в крохотную комнату. Жандос огляделся. В углу горбилась незастеленная раскладушка. Маленький откидной стол завален исчерканными листами и схемами. На полу в пиалах с недопитым чаем мокли окурки.

Жалел вошел следом, зябко поежился:

— Сырость. И похолодало. Ты не снимай куртку. Тепла особого нет…

Но Жандос уже разделся, по-хозяйски выпрямил согнутый гвоздь, криво торчащий у притолоки, повесил на него куртку и старенькую, в пятнах, кепку. Пригладил ладонью седеющие волосы.

— Отопление не действует?

— Действует. Возиться неохота. Придешь с работы, пока то да се — ночь. Как старики уехали, так и…

Жалел говорил, а сам искал глазами куда бы посадить гостя. Наконец шагнул к раскладушке, быстро застелил ее, накрыв сверху цветастым покрывалом.

— Садись сюда. Есть хочешь? Сейчас что-нибудь организую…

Жандос не сел — рухнул на жалобно скрипнувшую кровать, блаженно вытянул ноги. Последнее время он сильно уставал. Дни летели один за другим, и он почти не замечал их. Кажется, только что брился и вот опять стоит у зеркала, водит по щекам электробритвой. Значит, еще день пролетел.