Мангыстауский фронт

«Он же ясно дал понять: Жандос, по его мнению, не тянет. Следовательно, вопрос только во времени: сколько еще Тлепов продержится. Надо же такое придумать: Тлепов не тянет! Это Жандос-то, выкладывающийся до конца? Начинавший с колышка. Без воды, без жилья. Без дорог… И вот не тянет… Так считает Ерден, и, пожалуй, в министерстве ему поверят. Он курирует Мангышлак, и кому, как не ему, лучше знать обстановку на полуострове? Кроме того, никто не посмеет обвинить его в пристрастности или недобросовестности: ведь сам Малкожин и рекомендовал Тлепова начальником Узекской экспедиции. Так вот в чем тонкий расчет: когда Жандос выложится — убрать его. Дескать, свое оттрубил. Нужны свежие люди. А Тлепова сейчас оторвать от Узека — все равно что чабана от отары, которую он выходил, вынянчил в снег, стужу, бескормицу… Берег пуще глаза, недосыпая, выбиваясь из сил… Убрать Жандоса — все равно что убить: второго Узека в его жизни уже не будет, годы не те. И ведь Ерден наверняка прикроется интересами дела, скорейшей разведкой месторождения и прочим…»

Взбудораженный, разгоряченный Жалел стоял посреди вагончика, не зная, что делать. Подошел к темному окну. За ним ничего не было видно, словно все залито черной водой.

А он-то хорош! Распустил перья, когда Ерден похвалил его. И даже себе в этом не признавался, что был рад. Как же, из главного геолога превратиться в начальника экспедиции! А Тлепов? Ну, в душе мечтать-то ведь можно… Вот чем оправдывался…

Он прижался лбом к холодному стеклу: гладкая твердая поверхность успокаивала.

…Жандос, наверное, даже и не подозревает, какой дамоклов меч завис над ним. Вкалывает день и ночь… В то время как Ерден ожидает его промаха, ошибки, неудачи. И уж тогда… Нет, не бывать такому! Надо предпринять что-то. Кому-то рассказать. Но кому? Жандосу? Тот невозмутимо пожмет плечами, обронит: «Мышиная возня!» — и пальцем не пошевелит, чтобы защититься. Он же гордый. Посчитает ниже своего достоинства обсуждать все это.

Попросить командировку в Алма-Ату и потолковать с Ерденом? Смешно. Он же весь в панцире, в броне. Непробиваем. Его и смутить-то даже вряд ли удастся. Да и какие, собственно говоря, у него аргументы? Случайный ночной разговор? Еле уловимый намек, который можно истолковать и по-другому: обычная любезность, которую, прощаясь, гость говорит хозяину. Интуиция? Ну, это уж вовсе не доказательство. Ерден спокойно ответит: «Не надо придумывать, молодой человек! С чего вы взяли, что Тлепова собираются снимать? Мне, по крайней мере, об этом ничего не известно. Были высказаны кое-какие соображения? Ну и что из того? Они вовсе ничего не означают…»

Так или примерно так ответит Ерден и оставит его в дураках. Нет, нужно что-то другое. Если снимут Жандоса, он уйдет вместе с ним. Кем бы его ни назначили. Пусть наказывают, понижают… Будь что будет!..

Он прошелся по комнате. Нестерпимо ломило виски. В горле стоял сухой ком.

…Уж не заболел ли? Еще не хватало свалиться… Но что же придумать? А если… Написать министру? Ведь он как будто неплохо относился к нему. И какие у министра основания не доверять ему? Ерден, конечно, может напеть, но все ж таки он, Жалел, работал в министерстве, и его знают не со слов Малкожина. А что? Идея. Только надо спокойно обдумать, четко и доказательно сформулировать…

Он присел к столу, взял лист бумаги, ручку, написал первую фразу: «Пусть Вас не удивляет мое письмо, но обстоятельства сложились так, что вынужден обратиться лично». Зачеркнул. Надо, чтобы в первом предложении уже была суть дела. Слова никак не выстраивались. В голове стоял тонкий звон, словно таяли льдинки. Почему-то мешал Малкожин. Виделась его бесплотная усмешка; слышался вкрадчивый голос: «Торопитесь, спешите, молодой человек! Я и раньше вам советовал: спокойнее! Все придет в свое время…»

Может, и впрямь он домыслил за других? Воображение услужливо, и, кажется, он все же нездоров. Разве можно сочинять такую бумагу в горячке? Хотя бы дождаться утра, собраться с мыслями и уж тогда…

Как говорил Малкожин: «Надо стараться быть честным перед собой и другими». Только интересно: сам-то Ерден следует этому в жизни или у него припасена для себя более удобная житейская мудрость? Но как же тот случай на фронте, когда орден по настоянию Ердена отдали товарищу? Или и тут ложь? Нет, похоже на правду. Ерден не мог солгать в таком… Тогда как же совместить всё? Выходит, Жалел просто-напросто собрался кляузничать? Хочет оговорить уважаемого человека?

Жар и сомнения сжигали его. Жалел сидел за столом неподвижно, устало прикрыв воспаленные глаза. Чистый лист лежал перед ним.