MANIAC

«Как машинам зажить собственной жизнью? Я могу сформулировать проблему четко, как это сделал Тьюринг для своих механизмов», — сообщил мне Янчи в письме за пару месяцев до смерти. Он заявил, что уже записал схему, которая доказывает, существование «одного автомата, назовем его „алеф-ноль“, со следующими свойствами: если задать алеф-нолю любое описание, он поглотит его и выдаст две копии описания». Используя те же логические методы и самореферентные рекурсивные обоснования, которые Тьюринг применял для своих мыслительных экспериментов, что в конечном итоге привело к возникновению компьютеров, и которые Гёдель использовал для доказательства своих теорем о неполноте, Янчи сформулировал теоретическую базу для проектирования машины, которая производила бы не просто цепочки нулей и единиц, а реальные физические объекты. Еще он верил в предел, точку невозврата, за которой его автоматы начнут эволюционировать, а потом — усложняться экспоненциально, подобно биологическим организмам, которые процветают и мутируют в результате естественного отбора и создают окружающую нас сложную красоту. Благодаря такому развитию будущие поколения смогут не просто создавать зеркальные копии самих себя, но и оставлять с каждым разом всё более сложное потомство. Он писал: «На низших уровнях развития сложность, вероятно, вырождается, так что любой автомат сможет создавать только более простые версии себя, но есть некий уровень, по достижении которого феномен может выйти из-под контроля с невообразимыми последствиями, иначе говоря, каждая машина сможет производить потомство с всё большими потенциальными возможностями». Мне еще предстоит разобраться, почему Янчи так настойчиво хотел увидеть свои машины в реальном мире, однако он был против того, чтобы делать их из металлических сплавов и пластиковых соединений; по его мнению, они вполне могли развиться в мире, подобном тому, который Барричелли попытался создать для сущностей, выведенных им в памяти компьютера MANIAC. «Если бы моим автоматам дали свободно развиваться в неограниченной матрице постоянно расширяющегося цифрового космоса, они могли бы принимать невообразимые формы, повторяя стадии биологической эволюции в непостижимо более быстром темпе, чем существа из плоти и крови. Путем скрещивания и опыления они бы в конце концов численно превзошли нас, и, быть может, однажды их интеллект стал бы соперничать с человеческим. Сначала их развитие будет медленным и тихим. Но потом они расплодятся и ворвутся в нашу жизнь, как полчища голодной саранчи, будут сражаться за законное место в мире, прокладывать собственный путь в будущее, и понесут где-то в глубине своей цифровой души частичку моего духа, крупицу меня, человека, заложившего логические основы их существования». В 1957 году, когда не стало Янчи, килобайтов компьютерной памяти в мире было всего ничего. Меньше, чем нужно современным машинам для показа одного пикселя изображения. При таких ограниченных ресурсах невозможно было всерьез рассуждать о том, что возможно или вероятно; компьютерная наука едва появилась на свет, она была совсем молода, и он мог беззаботно радоваться, давать волю фантазии, как расшалившийся ребенок, не привязываясь к реальности, не задумываясь о последствиях. Тогда впервые за годы нашей дружбы я промолчал, позволил ему лелеять свои фантазии, сколько захочет, потому что искренне воспринимал их как прихоть умирающего от боли человека. Одновременно с этим я чувствовал вину за то, что не спустил его с небес на землю, не стал критиковать, но сколько всего изменилось с тех пор! Цифровой мир расширился так далеко, как нам и не снилось. Не просто возможное, но реальное совсем скоро превзошло наши самые смелые мечты. Фантазии Янчи уже не кажутся такими уж иррациональными, поэтому кое-что из последнего, о чем он писал, преследует меня до сих пор.