Манюня

Я повертела в руках записку, и убрала его в кармашек школьного фартука. Кое-как досидела до конца уроков, вернулась домой, и, не переодеваясь, прямо в школьной форме, со значком октябрёнка на груди, легла умирать.

Умирала я долго, целых двадцать минут, и практически уже была одной ногой на том свете, когда с работы вернулась мама. Она заглянула в спальню и увидела мой хладный полутруп.

-А что это ты в одежде легла в постель?- спросила она и пощупала мой лоб.

-Умирать легла,- буркнула я, и, вытащив из кармана записку, отдала ей.

Мама прочла поэму. Закрыла лицо ладонями. И затряслась всем телом.

-Плачет,- удовлетворённо подумала я.

Потом мама отняла с лица ладони, и я увидела, что глаза у неё хоть и мокрые, но весёлые.

-Мам, ты чего, смеялась?- обиделась я.

-Ну что ты,- ответила мама,- давай я тебе кое-то расскажу, ладно?

Она села на краешек кровати, взяла меня за руку, и стала терпеливо объяснять, что мне пока рано влюбляться, что всё у меня ещё впереди, и таких Аликов у меня в жизни будет ещё много.

-Сколько много?- живо поинтересовалась я.

-Огого сколько,- ответила мама и поцеловала меня в лоб,- вставай.

-Нет!- я твёрдо решила умереть.

-Ладно, как хочешь,- дёрнула мама плечом,- только я купила бисквит, твой любимый, с арахисом, и козинаки взяла.

-Сколько взяла?- приоткрыла я один глаз.

-Чего?

-Того и другого.

-Три килограмма бисквита и два килограмма козинаки.

-Ладно,- вздохнула я,- пойду поем, а потом вернусь обратно умирать.

Умереть мне в тот день так и не удалось, потому что сначала я ела бисквит, потом мы с Каринкой смотрели «Ну, погоди», потом подрались, и мама выставила нас на балкон, чтобы мы подумали над своим поведением. Потом мы подрались на балконе, и мама затащила нас в квартиру и развела по разным комнатам, чтобы мы ещё раз подумали над своим поведением.

Мы сразу же соскучились друг по другу и до передачи «Спокойной ночи, малыши» перестукивались через стенку и орали друг другу песни в розетку. А после передачи легли спать, и тут мне уже точно было не до умирания, потому что надо было успеть заснуть до того, как сестра начнёт храпеть.

На том и закончилась моя первая любовь.

Потом я познакомилась с Манькой, и мне стало как-то недосуг влюбляться. Сразу появилось много интересных дел. Мы с утра до ночи бегали по дворам, наедались до отвала алычи, купались в речке, воровали незрелый виноград, штурмом брали кинозалы для просмотра очередного шедевра индийского синематографа и доводили до белого каления Ба. О мальчиках не могло быть и речи, мальчики отошла на второй план и ничего, кроме жалостливого недоумения, у нас не вызывали.

Да и как можно было отвлекаться на любовь, когда жизнь в нашем городке била ключом, и одно удивительное событие сменяло другое?

Взять хотя бы историю, которая приключилась с нашим соседом по лестничной площадке дядей Арамом.

Дядя Арам был учителем черчения, но почему-то работал электриком. И, как водится в кругу уважающих себя электриков, полез в грозу чинить столб высоковольтовых линий. За пять минут, в течение которых он находился наверху, в столб два раза ударила молния. Один раз – в его основание. «Молния не бьёт два раза в одно место»,- вспомнила народную мудрость дядя Арам, и невозмутимо продолжил ковыряться в проводах. Но видимо в тот злополучный день вожжа попала молнии под хвост, потому что она, тщательно прицелившись, таки попала в дядю Арама. Аккурат в загривок, как потом сказала Ба.

Бедного электрика отшвырнуло чуть ли не в другой конец земли, но сослуживцы быстро его нашли. Дядя Арам, почерневший от чудовищного заряда электричества, аккуратно лежал на земле, местами дымился и пах пережаренными котлетами.

И что самое удивительное – дышал.

В тот же день из Еревана прилетел вертолёт, чтобы срочно перевезти его в лучшую клинику республики.

Дочка дяди Арама, Анжела, в одночасье стала девочкой номер один нашего двора.

-Ну как там папа, Анжелка?- выспрашивали мы.

-Дышит,- важно отвечала Анжела.

-А что ещё делает?

-Говорят - пахнет шашлыком.

-Ого,- уважительно таращились мы,- а ещё?

-Больше ничего пока не делает. И это,- замялась Анжела,- у него на теле все волосы выгорели – брови, ресницы. Даже на груди ничего не осталось.

-И на ногах?

-И на ногах,- вздохнула Анжела, и вдруг расплакалась,- он лежит в отдельной палате и к нему никого не пускают!

Нам стало жалко Анжелку. Мы обступили её со всех сторон, и стали гладить по волосам. Так как нас было много, а голова у Анжелки была одна, то мы чуть не передрались за право погладить её по голове.

На следующий день повторялась та же ситуация. Мы снова выспрашивали как дела у дяди Арама, потом Анжела плакала, и мы её гладили по волосам.

А однажды Анжела вышла на улицу крепко задумчивая, привычно подставила нам свою голову и шёпотом сообщила:

-Папа очнулся!

-И чего?- вылупились мы.

-И стал говорить, что он больше не будет электриком работать.

-Это как это?- не поверили мы своим ушам.

-Сказал, что с него достаточно одной молнии. И что он не хочет больше бога гневать.

-Аааааа, ооооооо,- застонали мы.