Манюня

– в бакалее заканчивался сахар, огромные очереди к овощным прилавкам ввергали в ступор редкого иноземного туриста, чудом забредшего в наши края. Берд напоминал большой муравейник – люди озабоченно куда-то спешили, а к вечеру тащили домой большие коробки и мешки, набитые до отказа продуктами.

Объяснялось это светопреставление очень просто – измученный дефицитом советский люд делал запасы на зиму. Мужчины договаривались со знакомыми председателями колхозов, и везли с полей добытые трофеи - мешки с картофелем, капустой, морковью и другим полезным подножным кормом. Женщины закатывали на зиму банки с баклажанной икрой, лечо и аджикой, варили разнообразные повидло, джемы и компоты. Из соседнего Красносельского района выдвигались молоканские гонцы – принимать заказы на соленья. Недельки через три они привозили шинкованную, припорошенную алыми ягодами брусники капусту, мочёные яблоки, острые маринованные перчики и всякую другую вкуснотень.

Рослые, немногословные молокане, все как один в домотканых рубахах, в заправленных в высокие голенища сапог брюках, споро продавали привезённые соленья, принимали новые заказы и уже к вечеру уезжали обратно в Красносельск.

Осень свирепствовала изо всех сил - фруктовые сады и огороды плодоносили с таким остервенением, что у людей ум за разум выходил в постоянных раздумьях, на что бы ещё пустить щедрые дары природы.

В тёмных, холодных погребах, в специальных дубовых бочонках бродило золотистое домашнее вино. Молодое и игристое, оно имело одну коварную особенность – не обладало ярко выраженным спиртовым вкусом. Неискушённый дегустатор мог опрометчиво выпить бокалов пять такого вина, сохраняя при этом полную ясность ума. Но потом резко наступало опьянение – ножки отказывались идти по дорожке, а язык заплетался так, что даже мычание давалось с неимоверным трудом.

Во дворах, под открытым небом, в специальных аппаратах гналась знаменитая на всю страну семидесятиградусная тутовая водка.

Специальный аппарат – это, конечно, громко сказано. Ничего общего со знакомым нам из карикатур самогонным аппаратом сей ветхозаветный монстр не имел. Это был большой металлический конструктор, состоящий из нескольких, казалось – совершенно несовместимых частей. Собирался он, как это ни удивительно, достаточно легко, размерами напоминал сошедший со шпал локомотив, круглые сутки доходил на маленьком открытом огне и по капле сцеживал прозрачную, зубодробительную водку. Почему зубодробительную, потому что редкому иноземному гостю удавалось обойтись без реанимационных мероприятий после того, как он выпивал бутылочку такой тутовки.

Так как водку гнали строго в определённый период времени, а город наш находился в низине и со всех сторон был окружён невысокими холмами, то дух над домами стоял такой, что птицы пьянели на лету, а солнце отказывалось уходить за линию горизонта.

После «водочной страды» наступала пора вялить ветчину. Для домашней ветчины у знакомого мясника покупалась специальная, подёрнутая тонкими прожилками жира свинина. Чаще всего на эти цели пускался окорок. Мясо обрабатывали специями, обильно солили, начиняли чесноком и оставляли под гнётом день-второй. А потом его вялили в специальных печках на ветках можжевельника, и дух над городком стоял такой, что у жителей с утра до ночи текли слюнки.

В принципе, по одному только запаху, витающему над Бердом, можно было легко определить сезон года. Весна пахла пасхальным столом – молодой зеленью, отварной рыбой и крашеными яйцами, лето – клубничным, абрикосовым и ореховым вареньем, а осень… ммм… осень пахла счастливым сном Гаргантюа. Потому что после ветчинного аромата наступал корично-ванильный – хозяйки фаршировали сухофрукты смесью из разных сортов жареных орехов, посыпали корицей и ванилью, и убирали куда-нибудь подальше от детских глаз. Иначе такие сладости грозились не дожить до новогодних праздничных столов. На больших подносах исходили умопомрачительным ароматом карамелизированные в сахарно-винном сиропе груши и персики. В прохладных, хорошо проветриваемых помещениях «доходили до кондиции» длинные сосульки чурчхелы.

Приезжали гонцы из Грузии – привозили прославленные грузинские специи и соусы. Специи покупались впрок и хранились в стеклянных банках. Ароматными соусами до отказа забивались холодильники. Потому что, скажите на милость, как можно есть запечённую до хрустящей корочки утку, если она подаётся без норшараба? Или севанский ишхан, если его не полили кисленьким ткемали? И может ли считаться «правильной» новогодняя долма, если её фарш не облагородили щепотью-другой хмели-сунели? Любите ли вы долму, как люблю её я?:-)

Ну что же, пора переходить к нашей истории. А то я что-то сегодня совсем разговорилась, вспоминая нашу осень…

Однажды, в такую благословенную закаточно-заготовочную пору, отец получили письмо от своего бывшего однокурсника и замечательного друга дяди Игоря.

-Что ещё могло случиться?- напрягся он.