Манхэттен-Бич

В конце концов, близ кормы по правому борту она разглядела гребной винт и просигналила Кацу: нашла. Чтобы помочь ей маневрировать в воде, сверху спустили лини, с их помощью она подплыла к винту диаметром в пятнадцать футов; своими изгибами лопасти напоминали нутро морской раковины. Рукой в трехпалой рукавице Анна провела по краю каждой лопасти до центрального кольца – все пять лопастей крепились на нем. Все чисто. Осторожно, стараясь не запутать лини, она оплыла винт и добралась до вала, соединявшего винт с двигателем. Потом добралась до винта по правому борту в носовой части судна и проделала то же самое. У этого винта лопастей оказалось не пять, а четыре. И тоже – все чисто. Затем Анна ухватилась за переднюю кромку плоского руля поворота (руль напоминал стальную дверь в банковское хранилище), с его помощью она переместилась клевому борту, обращенному к реке. И тут же ощутила напор подводных течений Ист-Ривер и волн от проходящих судов. В носовой части по левому борту она и обнаружила поломку: канат толщиной с ее руку намотался на лопасти винта. Мотню эту скрепляла болтавшаяся несколькими футами ниже шпала, черт бы ее побрал! Она-то и мешала канату расплестись.

Спасательный конец дернулся: это Кац. Анна дернула конец в ответ. Теперь ей надо подниматься наверх, а Грольер с помощью газовой горелки срежет намотавшийся на винт канат. Но какой смысл подниматься? Не лучше ли вручную перепилить канат, у нее же в сумке с инструментами есть ножовка, подумала Анна и решила остаться, хотя отлично сознавала, что решение это неверное. Но прежде она неукоснительно соблюдала правила, и что было толку? Ноль. Она прошла все испытания, а результат – ноль. Вот она и отчаялась, перестала верить, что хорошее поведение и старания угодить оцениваются по заслугам. Так почему бы не воспользоваться удобным случаем, раз уж он подвернулся?

Анна двинулась вокруг опутанных лопастей, время от времени дергая канат. Самый тугой узел был ближе к центру винта, на двух почти диаметрально расположенных лопастях образовалась восьмерка. Анна достала ножовку и принялась пилить волокна каната. Работа продвигалась медленно. Кац снова просигналил, потом еще раз. Она тоже дважды дергала конец в ответ: у меня все в порядке, – и продолжала работать.

Кац просигналил, что посылает ей грифельную доску, Анна повторила сигнал, но переходить к правому борту, чтобы написать ответ, не стала. Как только они прочтут, что она тут обнаружила, ей прикажут немедленно подниматься на поверхность, а там добра не жди. Не лучше ли остаться здесь и закончить начатое? В подводном сумраке Анна, как одержимая, пилила и пилила, точно вор, торопящийся вскрыть сейф, пока не прозвучал сигнал тревоги; при этом она сознавала, что ее угрюмое упорство порождено больным самолюбием, и такое поведение добра не сулит. Но ей уже было все равно. В месте распила веревка натягивалась все туже; Анна чувствовала, что чем меньше остается целых прядей, тем сильнее в них напряжение; вдруг пряди, еще не тронутые ножовкой, завибрировали, точно скрипичные струны. И канат разом лопнул. Звук был настолько громкий, что, несмотря на шипение воздушного шланга, Анна его услышала. Два перепиленных конца повисли в сумрачной глуби; похожие на щупальца пеньковые пряди лениво покачивались в воде. Анна вскарабкалась на винт и стала дергать канат в разных местах, чтобы перераспределить слабину. От напряжения у нее закружилась голова. Внезапно канат начал плавно разматываться, и под тяжестью шпалы два освободившихся конца стали неспешно отплывать от лопастей винта. И вдруг весь канат обвалился в воду и почти сразу, изящно извиваясь и трепеща, канул в подводную тьму.

Теперь деваться некуда: надо подниматься на баржу; при этой мысли Анна впервые почувствовала раскаяние. Ее скромный успех, вполне доступный Грольеру с его газовой горелкой, мгновенно поблек на фоне чудовищного нарушения правил. Хотя платформа еще не причалила к пирсу, Анна уже видела ярко алевший шрам на верхней губе Каца.

– Все, – выпалила она и судорожно сглотнула. – Все уже сделано.

– Что ты, мать твою, о себе вообразила? Я отправил тебе доску, а ты плевать на нее хотела!

Анна почуяла, что из ее скафандра поднимается какой-то звериный, аммиачный запах. Запах страха.

– Простите меня, – пробормотала она.

Но Кац, похоже, разъярился не на шутку.

– Погоди, сука паршивая, я все доложу лейтенанту! – набычившись, заорал он так, что блеснули золотые пломбы в коренных зубах и запахло вареной колбасой. – Он тебе задаст жару – искры из глаз посыплются.

Кац готов был ее убить; его так и подмывало ее пристукнуть. Держась за канаты платформы, Анна откинулась назад.

– Падает! – заорал кто-то. – Держи ее, держи!