Манхэттен-Бич

Но этого Эдди так и не узнал. Когда они еще шли к Сейшелам[42], им флажками просигналили, что колонна должна рассеяться. Корабли начали медленно отдаляться друг от друга, они напоминали вспугнутую стаю медлительных сонных птиц. Двигались они вяло, и поначалу казалось, что им не выйти из поля зрения друг друга. Тем не менее через три часа даже коптильщик пропал из виду.

Став новым омбудсменом Декстера Стайлза, Эдди принялся объезжать придорожные закусочные и гостиницы, казино, рестораны и картежные притоны. Он прикидывался провинциалом, у которого в кармане не пусто; в начале 1935 года никому в голову не приходило выпроваживать такого человека. Если случалось встретить знакомого, Эдди радостно здоровался, ставил ему стаканчик и вскоре уходил. Но на следующий день возвращался. Чтобы вникнуть в характер заведения, нужно ходить туда не раз и не два, и Стайлз щедро выдавал ему наличные на расходы. Эдди возил с собой только эти пакеты с деньгами.

Поначалу он встречался со Стайлзом каждые две недели: они съезжались у лодочного сарая, что на Манхэттен-Бич, и там подробно обсуждали все, что Эдди подметил. Главным источником его дохода было типичное для игорных притонов жульничество. Однако он примечал там и кое-что другое, не без основания полагая, что “другое” тоже может заинтересовать Стайлза: к примеру, шеф-повар подсовывает клиентам девушек, торгующих в зале сигаретами; игроки-наркоманы, сдающие в притоне карты, за деньги подсказывают нужный ход; а гомиков, по его наблюдениям, постоянно шантажируют.

– Вы пытаетесь кое в чем убедить меня, мистер Керриган.

– Разве не в этом моя задача?

– Не пытайтесь сбить меня с толку разными измышлениями.

– На такое я вряд ли способен.

В завершение встречи Стайлз неизменно давал ему два-три новых адреса.

– Может, стоит их записать?

– Зачем? Не нужно.

– Такой вы умный, что ли?

– Если я правильно понял ваш намек, Гарварда я не кончал.

Стайлз рассмеялся:

– Если бы вы окончили Гарвард, я бы вас вышвырнул.

– Вы же знаете присловье: “Не пиши, если можешь сказать, не говори, если можно кивнуть головой”.

Стайлз пришел в восторг:

– Все ясно: ирландская мудрость.

Эдди в ответ подмигнул.

Данеллену он сказал, что нашел работу в театре – он подвизался там еще во время Депрессии; Данеллен был так далек от театрального мира, что даже не понял, насколько неправдоподобна эта новость. И заметно обрадовался, что ему больше не нужно платить Эдди; сложная история их отношений не позволяла Данеллену дать волю своей природной жестокости. А заботы о казне банды он поручил О’Бэннону – очередному доведенному до отчаяния бедняге, но тот столько дров наломал, что Данеллен пожалел о своем выборе.

– Где ему до тебя, Эд, он не умеет ладить с людьми, – жаловался он в баре “У Сонни”, куда Эдди по-прежнему регулярно заглядывал. – Стоит Банни войти в зал, как все дружно на него таращатся. А в баре Динти Мура этот лох, черт его подери, выронил конверт, представляешь? И баксы разлетелись по полу… Но все дружно отпрянули – можно было подумать, что “зеленые” разносят проказу; так, во всяком случае, мне передали. Зато официанты вмиг разбогатели. “Гляди, Банни, – пригрозил я ему, – еще раз такое случится, я тебя своими руками сброшу с пирса. Будешь рыбам очки втирать”.

Вздыбив свое оплывшее тело, Данеллен пожал плечами: такой, мол, я долготерпеливец.

– Но у него жена слепнет, – продолжал он, – а у них с Банни пятеро детей, мал мала меньше. Не могу же я оставить их без куска хлеба.

Он возвел к небу маленькие жестокие глазки, потом глянул на входную дверь: на посту ли его балбесы?

– Очень уж ты, Данни, добрый, – заметил Эдди, с трудом сдерживая смех. – Чересчур добрый, сверх всякой меры. Надо, дружище, и о себе думать, не то твоей мягкосердечностью воспользуются все кому не лень.

– Кстати, Эд, – Данеллен понизил голос. – Я воспользовался твоим советом насчет того макаронника.

Эдди не понял, о ком речь: очень многие макаронники пытались обидеть Данеллена.

– И?..

– Я договорился. С Танкредо.

Тут Эдди вспомнил, что у Данни работают боксеры легкого веса. И Танкредо давно приставал к Данни, чтобы тот разрешил им участвовать в боях.

– На коленях ползал перед этим итальяшкой, унижался. Позволил, мать его, тыкать меня мордой в грязь.

Эдди слушал с некоторым беспокойством. Зрелище распростертого на полу Данеллена могло завершиться только насилием. Внезапно Данеллен ласково улыбнулся:

– И получил лучший в жизни совет.

– Серьезно? – с облегчением выдохнул Эдди.

– Ребятки мои, Эд, берут верх над соперниками, – сказал Данеллен и даже чуть зарумянился, как человек, который выдает сокровенную тайну. – Жизнь из них так и прыщет. Они только ждали походящего случая, честной драки.

– Рад слышать, Данни.

– Мы ведь на все готовы ради наших мальчиков, верно, Эд? Пускай нас топчут ногами, плюют на нас, гадят, избивают в хлам. Лишь бы ребятки были счастливы.

Мазохизм как-то не вязался с Данелленом. Эдди хотелось остановить этот спектакль.

– Верно, Данни, – сказал он. – Но слишком далеко заходить не стоит. Подожди удобного случая и уноси ноги.