Манхэттен-Бич

После сытного обеда Декстер осоловел; захотелось ополоснуть лицо холодной водой. Пожилой чернокожий стюард провел его к туалету, но тот оказался занят. Тогда стюард повел Декстера к другому туалету, рядом с кухней. Но и там было заперто. Декстер сказал, что подождет. Он было решил заглянуть в оранжерею, но тут сзади послышались какие-то звуки. Он вернулся к туалету и прислушался. Негромкие голоса, стоны, вздохи – он сразу понял, что происходит за дверью. Первая мысль – там дочка с Грейди; у Декстера кровь отхлынула от головы.

– Ааахх… ааххх… аххх…

Долетавшие из туалета ритмичные женские стоны становились все громче, все напряженнее. Декстер доковылял до стеклянной двери и вышел в сад, на сухую траву. У него жутко кружилась голова, чудилось, что расположенная ниже верфь выписывает дикие вензеля; он прислонился к стене оранжереи и, ловя ртом воздух, бессильно пополз вниз. Затем уперся руками в колени и согнулся пополам, чтобы кровь прилила к голове. Он уже почти терял сознание.

– Папа?

Декстер поспешно выпрямился, заморгал глазами. Голос Табби донесся откуда-то сверху; он откинул голову и присмотрелся. Вон она, на самом верху, машет из окна. У Декстера точно камень с души свалился, но от неожиданного облегчения его снова накрыла дурнота. Ноги стали как ватные. Что-то в нем разладилось, если в голову лезет такая жуть.

– Папа, что с тобой?

– Ничего, – еле слышно пробормотал он. – Я в полном порядке.

– Иди сюда, посмотри. Вид – на все четыре стороны.

– Иду! – крикнул он и рванулся обратно. В ту же минуту дверь туалета открылась, и, к изумлению Декстера, на пороге появился Джордж Портер. Он слегка улыбался и чуть влажными после мытья руками одергивал жилет. При виде Декстера он тоже безмерно удивился и поспешно закрыл дверь в туалет, где, надо полагать, все еще скрывалась женщина. И тут до Декстера дошло: там, в туалете, Битси. Ее легко узнать по характерным истерическим ноткам в голосе, и те же нотки сквозили в стонах, доносившихся из-за двери туалета. Декстеру не удалось скрыть своего изумления, Джордж все понял. Он неловко усмехнулся, Декстер тоже, изо всех сил стараясь сохранить здравый нейтралитет, которого всегда придерживается в щекотливых ситуациях, а этот неосмотрительный родственник частенько в них попадает. Не говоря ни слова, они направились в столовую. Декстер лихорадочно прикидывал, что бы такое сказать, чтобы смикшировать впечатление от жуткой ситуации, свидетелем которой он невольно стал. Ничего путного в голову не приходило.

За стол они сели порознь. Спустя некоторое время появилась Битси, лицо ее – впервые за весь день – было безмятежно. Она села рядом с отцом, обняла его и прижалась щекой к его плечу. Но у Декстера на смену нежданному облегчению (Табби ни в чем не повинна!) исподволь возникло дурное предчувствие. Каково! Так нагло обманывать тестя: под самым его носом скомпрометировать разом обеих дочерей, и старшую, и младшую, причем в доме адмирала, который принял его как почетного гостя! Это проступок вопиющий, он ставит под удар их всех. Что с ними будет, если об этом прознает Артур Берринджер? Еще бы ему не прознать, ведь он был в курсе высадки войск в Северной Африке за несколько недель до того, как она произошла! Джордж Портер, считай, уже покойник, думал Декстер.

Нет, просто у него в голове смешались две очень разные сферы. Лишь в теневом мире мужчины умирают в наказание за подобные проделки. Но никак не в мире, в котором живет тесть, – разве только метафизически. И все же Декстер не мог отделаться от ощущения скорой беды. Ему вспомнились стоны в запертом туалете. К его стыду и смятению, их ритмичность возбуждала его, он ловил себя на том, что снова и снова вспоминает тот ритм: удовольствие настолько безудержное, настолько разжигающее воображение, что даже риск полной гибели не страшит.

Декстер знал, какие опасности поджидают любителя запретных удовольствий. Восемь лет назад в поезде, направлявшемся в Сент-Луис, одна женщина преподала ему урок, но он, похоже, его так и не усвоил. В вагоне первого класса она после полуночи тихонько постучала к нему в купе. Они заметили друг друга еще в вагоне-ресторане, перекинулись парой слов в коридоре. На руке у нее (как и у него) было обручальное кольцо, на шее маленький золотой крестик, но от нее так и веяло неуемной чувственностью, и все эти атрибуты брака и веры казались лишь амулетами. Ее поздний визит перерос в ночную – до самого утра – оргию. Этот загул в памяти Декстера неразрывно связан с видом стылой земли, бегущей назад в треугольнике раздвинутых оконных занавесок. И даже теперь, когда ему случается ехать в январе по Нью-Джерси или Лонг-Айленду, вид мелькающих за окном и исчезающих навсегда вешек в замерзших полях бередит душу.