Мантисса

– Прошу прощения. Я перебил.

– Я же впервые в жизни делаю все это.

– Прошу прощения.

– Теперь я забыла, где остановилась.

– Сразу за стеклянными дверьми. В тумане. Под проливным дождем.

– Я выбегаю на садовую лужайку, но ты такой быстрый, такой сильный, тобой владеет животная страсть, ты догоняешь меня, швыряешь на мягкий дерн и овладеваешь мной со зверской жестокостью, разумеется против моей воли, я рыдаю, когда твоя возбужденная похоть торжествует над моими глубоко укорененными принципами. – Она делает небольшую паузу. – Я лишь пытаюсь дать тебе черновой набросок… общую идею.

– Пожалуй, мне нравится мягкий дерн. Только мне казалось…

– Да?

– Ты вроде бы что-то такое говорила про то, как тебя нужно долго и нежно настраивать.

Она одаряет его трогательно смущенным и чуть обиженным взглядом и говорит тихо, устремив глаза долу:

– Майлз, я ведь женщина. Я соткана из противоречий, тут ничего не поделаешь.

– Конечно-конечно. Прошу прощения.

– Ну, я хочу сказать, очевидно, тебе нужно будет как-то подготовить эту сцену сексуального насилия. Ты мог бы, например, показать, как, до твоего появления, раздеваясь, я на миг подхожу к зеркалу, гляжу на себя, нагую, и задумываюсь втайне, может ли меня удовлетворить одна лишь поэзия.

– Обязательно буду иметь это в виду.

– Можно даже показать, как я грустно достаю с полки книгу Никола Шорье.

– Кого-кого?

– Возможно, я оказалась здесь чуть слишком recherchee63. Отрывок, который я имею в виду, – это deuxieme dialogue64. Tribadicon65, как он грубовато его называет. Лионское издание тысяча шестьсот пятьдесят восьмого года. – Она вопросительно качает головой. – Нет?

– Нет.

– Извини. Я почему-то решила, что ты должен знать всю порнографическую классику наизусть.

– Могу ли я осведомиться, как это, просуществовав всего несколько страниц, ты ухитрилась…

– О, Майлз! – Она поспешно прячет улыбку и опускает глаза. – Право, я полагала, наша беседа протекает вне рамок текстовых иллюзий. – Снова поднимает на него взор. – Я хочу сказать, возьми, к примеру, тот эпизод, где, в образе доктора Дельфи, я спросила, почему ты просто не выскочил из кровати и не ушел из палаты. В реальности тебе понадобились целых шесть недель, чтобы отыскать ответ.

Должна же я была чем-то занять себя, пока тянулось ожидание. Я чувствовала: самое малое, что я могу сделать, – это ознакомиться с теми книгами, что дороже всего твоему сердцу. – Помолчав, она добавляет: – Я же твоя служащая. В каком-то смысле.

– Твоей добросовестности нет предела.

– Ну что ты!

– Копаться во всей этой отвратительной мерзости!

– Майлз, я не могла бы смотреть жизни прямо в лицо, если бы не относилась к своей работе добросовестно. Видно, такова моя природа. С этим ничего не поделаешь. Я стремлюсь не просто достичь цели, но пойти гораздо дальше.

Он внимательно за ней наблюдает. Она снова опустила глаза на кровать, будто смущена необходимостью вот так, всерьез, рассуждать о себе.

– Итак, мы остались в саду, под дождем. Что дальше?

– Думаю, в результате может оказаться, что я уже много глав подряд просто умирала от желания, чтобы ты наконец сделал что-то в этом роде, но, разумеется, моя натура эмоционально слишком сложна, чтобы я могла осознать это. На самом деле я рыдаю от любви к тебе. И наконец познаю оргазм. – Под дождем?

– Если ты не считаешь, что это de trop66.

Пусть это будет при лунном свете, если тебе так больше нравится.

Он слегка откидывается на стуле:

– И этим все заканчивается?

Она мрачно вглядывается в него сквозь совиные очки:

– Майлз, вряд ли современный роман можно закончить на предположении, что простое траханье решает все проблемы.

– Разумеется, нет.

Она снова разглаживает халат.

– Со своей стороны, я рассматриваю эту сцену как финал первой части трилогии.

– С моей стороны, глупо было не догадаться.

Она дергает за ниточку, торчащую из махровой ткани халата.

– Во второй части трилогии, я думаю, я становлюсь жертвой собственной, до тех пор подавляемой, чувственности. Мессалиной67 de nos jours68, так сказать. Уверена, ты эту среднюю часть можешь сделать запросто, хоть во сне.

– Я, видно, чего-то не понял. Разве все удручающе скучные постельные сцены не должны были остаться в фантастической преамбуле в стиле «Алисы в стране чудес»?

– Искренне надеюсь, эти сцены не будут скучными. Разумеется, сама я никакого удовольствия при этом не получаю. Я делаю все это от отчаяния.

– Откуда взялось отчаяние?

Она глядит на него поверх очков:

– Ну, ведь предполагается, что я – женщина двадцатого века, Майлз. Я в отчаянии по определению.

– А что происходит с моим персонажем?

Она берет из сигаретницы новую сигарету.

– А ты бы ужасно ревновал, начал пить, в делах у тебя – полный крах. В конце концов, тебе приходится жить на мои деньги, заработанные совершенно аморальным путем. Ты бы выглядел изможденным, истрепанным, отрастил бороду… стал пустой оболочкой… – она приостанавливается, чтобы зажечь сигарету, – того преуспевающего бананового импортера, каким когда-то был.

– Когда-то был… кем?!

Она выдыхает облачко дыма.

– В этом есть целый ряд преимуществ.