Мантусаил (СИ)

Солнце, запеченное в слоеных, чуть подгоревших облаках, неумолимо склоняется к западу. Я жду возле реки, унимающей лихорадку, бередящей жажду, - там, где топкий берег обливается холодной, скользкой, рыже-красной трупной жижей. Увы, но воды этой, живительно-мертвенной, не припрячешь впрок - мехи, которые сплеча швыряет Бестия, нужны мне для другого.

- Деньги, - напоминаю я.

Гемин со вздохом отсчитывает потную медь - не то восемь, не то десять монет разного достоинства и чеканки, одинаково рыже-красных и солоноватых. Отсчитывает с ленцой - денег ему жаль. Бестия, которому быстро наскучивает ждать, с размаху хлопает нашего казначея по загривку:

- Да не жмись ты, а! Ему платиться как-никак!

- У него все равно "пес" костьми ляжет, - неуклюже острит Сагитта, намекая, что в игре мне не везет.

С угощением обстоит намного лучше.

Всегда: я высвобождаюсь из обуви, расстегиваю пояс, босым и невозбранным ухожу на закат - в болота. Гати здесь нет. Тайной тропы я не знаю. Не знаю я и того, следовали - следили - ли за мной когда-нибудь или нет, провожали ли шаг в шаг, вопреки ли чужим ухищрениям или благодарю общему равнодушию у источника я оказываюсь в одиночестве - остаюсь наедине с белым кипарисом в сонме черных тополей, и леденящей родничной пульсацией под голой ступней, и довлеющим давлением незримого присутствия - темного, архаического, беспредельного нумена.

Есть заклинание, но я его позабыл. Позабыл даже, что должен держаться от белого кипариса в роще Прозерпины подальше. Монеты лежат под моим языком, окрашивая слюну призраком крови. Я сплевываю подтаявшие медяки на ладонь, словно слитки недуга, словно свертки легочной мокроты. И шепчу над мертвяще-живучей водой, погружая сперва полные руки, затем пустые мехи ко дну:

- Я чту тебя, господин марсианских распадков. Я чту тебя, господин марианских руин.

"Я почитаю тебя, повелитель бесплотного роя. Я почитаю тебя, повелитель бесплодного рода".

Внетелесное присутствие внимает, не приближаясь.

- Да свершится по воле твоей!

"Да свершится по воде твоей!"

И, не оглядываясь, отступаю - уступаю - на закат, в болота, приютившие в оспистой своей горсти лоскут суши - островок для островитянина. В насмешку, и не иначе, мы называем его Мантуей. Будь моя воля, я бы нарек это место Британией.

Медные монеты в сумерках легко перепутать с черными бобами. Кровь во мраке удушья неотличима от рыже-красной глины.

Вчера: вечерняя пирушка в разгаре - гремят в стакане кости, костер хрипит от щедрых подношений бессмертным, порядком похудевшие, исцеленные от водянки мехи споро передаются по кругу. Я довольствуюсь глотком, привычно отговариваясь: мол, хлебну - и своих не узнаю, и в себе разуверюсь, и дороги к белому кипарису вовеки уже не найду. Воздержнее меня в питье только Канина, который...