Мантусаил (СИ)

- Откуда проблемы у греков? - рассуждает врачуемый, обращаясь, по видимости, к жарко распаленному костру, где калили кривую иголку, и к котелку кипятка, в котором вываривали нить. - Оттуда, что Дий, всеблагой и величайший, не может удержать своего дружка в штанах. Откуда проблемы в нашем отряде? Оттуда, что Канина, нас, дурня зеленого с дурнеем переспелым, разнимая, не может удержать своего дружка в ножнах!

Канине между тем удалось невозможное: нечетные, непарные близнецы обрели его заботами внятное тождество: оба с ног до головы в наливных бутонах, предвосхищающих роскошный цветник синяков.

- Откуда проблемы у Гемина? - торопливо встревает испуганный его дерзостью Дивес, пытаясь отвести неминуемую бурю, - нервный, тонкокожий, ненавидящий насилие Дивес. - Оттуда, что он не может удержать своего дружка за зубами!

В глазах бесстрастно орудующего иглой Канины отчетливо читается: сам изувечил - сам и починю, а мифо-логические извлечения волнуют его ничтожно мало. Вот что ему по-настоящему важно:

- Какая бестия вас укусила?

- Ну вы же понимаете - Бе-е-естия! - со значением блеет Фавст, и губы у нас распухают невыдохнутым весельем. Бестия, конечно, ни при чем - при чем в чужой ссоре будет новобранец?

Гемелл с независимым видом пожимает плечами.

- Мы играли в слова, а потом Квинт ни с того ни с сего окрестил меня христианином.

- Декан, декан! - раздается вопль, и мы собираемся перед палаткой, чтобы узнать: кого-то недостает.

Кого-то недостает. Кто-то исчез - в тисках непролазных топей, в излуке вялого гноя, - попрал границы естественного, нерушимого померия.

- Эй, Марк, Марк? - тревожатся в толпе.

- Гней? - вторят на ее задворках.

- Эй, Квинт?

- Эй, Авл?

- Эй, Тит?

Кто-то пропал - там, где нет пути ни назад, ни долой, потому что...

- Молчать! - рявкает Канина. - Не Капратинские ноны празднуете! Построиться в линию, живо!

Мы повинуемся - наталкиваясь друг на друга, черпая полные калиги скудельной слизи, под ворчание Бестии: "В линию, ха, тоже мне... значит, до триариев дело не дойдет..." А затем наступает - и длится, длится, длится - тягостная бесконечность, когда декан считает, про себя и изустно, слева направо и наоборот, вновь и вновь, но не может сосчитать, сколько же нас всего.

Считаем и мы - считаю я, украдкой распрямляя пальцы сомкнутого кулака: Ол, Мартул, Кунт, Ларс - нечесаная борода и прижатый браслетом у запястья рукав, горячечные проталины на снеговых висках и липкие охвостья перехлестнутых ремешком волос. Вот Гемелл с его "Приапеями" - не свитком, а кодексом, которым он с готовностью ссужает страждущих за скромную мзду. Вот долговязый, теплолюбивый Дивес, вот угрюмый Фавст, вот неутомимый рассказчик Вописк... Напрасно. Я сбиваюсь на двух: Най, опальный родич ныне здравствующего принцепса, - и Канина, декан. Всё прочее спорно - все прочие спорны, их претворит, превоплотит, пресуществит еженощная наша попойка, а я буду за это наказан. Все мы здесь наказаны.

- Навербовали по объявлению! - разоряется Бестия. - Даже до десяти не умеют!

- До восьми, - не очень уверенно возражают ему.

- Тебе-то почем знать!

- А кто в бега-то подался? - подначивает Гемин. - Так посмотреть, у нас публики скорее лишку!

- Молчать! А, да сгиньте вы в ...! Мне ваше количество до ...!

Бестия от души тычет тирона в бок.

- Привыкай, солдат, служба такая - от рассвета и до поры, пока император тебя к ... не пошлет, но с этим он лет двадцать еще поваландается!

- Шестнадцать, - поправляет Дивес, оттесняя ветерана в сторону.

- Тебе-то почем знать!