Подъехав к более удобному месту, мы сняли с себя теплую одежду, сбросили все, что было привязано в тороках[101]
, и сложили в кучу, даже не прикрыв ее чем-либо: кочующие здесь киргизы оставленное другими считают священным. Неиспорченные цивилизацией народы не знают пороков цивилизованного человека. Осмотрев оружие, мы сели на коней и тотчас условились, как начинать охоту. Четыре охотника были посланы вперед занять место, где камыш суживался или вовсе прерывался, причем им было приказано соблюдать мертвую тишину, так чтобы тонные свиньи не могли и заподозрить их. Поджидать свиней предоставлялось или пешими, или на лошадях как найдут удобным. Остальные охотники вытянулись в линию поперек камыша во всю его ширину, от льда озера до открытой степи, по возможности таким образом, чтобы один охотник видел другого; в противном случае приказано было перекликаться.К первой партии охотников принадлежали я и Мантык, и мы заняли с ним места верхами на лошадях невдалеке один от другого. Стоим и ждем. Минут через пятнадцать до слуха нашего стала доноситься перекличка загонщиков. Вижу: охотник с правой стороны вскинул ружье к щеке и прицелился, потом снова опустил ружье; не успел я еще сообразить, что бы это такое значило, как почти над самым ухом моим раздался легкий треск камыша и знакомое фырканье! Только я приложился, как фланговый охотник неистово закричал: «Здесь, в степь, в степь!» — и стремглав бросился из камышей. Дело было понятное: свиньи, заслыша погоню с одной стороны пошли в сторону нашей засады, нс заметили нас прежде, чем мы их, и кинулись через степь в другие камыши. Выскакав из камыша, я увидел в степи стаю свиней, штук двадцать пять или тридцать, направлявшихся к видневшимся верстах в семи непролазным камышам. Следовало во что бы то ни стало не допустить свиней до этого камыша. Я дал поводья Ксанфу, и минуты через две он врезался в самую середину стада; подскакивая, я успел заметить двух кабанов и четырех или пять свиней; остальные были поросята. Я насел на кабана и погнался за ним. Вижу: кабан огромный и мне одному одолеть его будет нелегко и небезопасно. Я. оглянулся и стал звать Мантыка и товарища, П. Осипова. Но меня никто не слушал: каждый гнался за избранной жертвой. Вскинув за спину ружье, я вынул пистолет и стал кружить зверя, чтобы он скорее утомился. Вскоре он перестал скакать и побежал рысью. Подскакиваю к нему почти в упор, стреляю ему в ухо; кабан падает на передние колена; привычная к охоте лошадь останавливается с ним рядом. Соседство опасное — и я поспешил отдалиться. Вижу скачущего ко мне П. Осипова. Я поднял фуражку и закричал:
— Родной, скорее, скорее!
Тем временем кабан дал тягу. Я быстро опередил его и преградил дорогу. Сильно уставший и оглушенный выстрелом, кабан, видимо, не имел сил броситься на меня; он остановился и сел на задние ноги, стоя на передних, мордой ко мне. Подскакал Осипов; мы встали так, что кабан был между нами.
— Нужно слезть с лошадей и вступить в рукопашную, — сказал я прискакавшему товарищу.
— Слезай! — был ответ.
Мы слезли и бросили лошадей непривязанными. Горько мы потом раскаивались в этом.
— Положим его пулями, — сказал Осипов.
Мы дали по выстрелу, и кабан упал на брюхо, плашмя, подогнув морду. Мы кинулись к нему и за щетины повалили на бок. Зверь пробовал было сопротивляться, но мой кинжал по рукоятку вошел к нему в ребра, около передней лопатки. Кабан вздрогнул, протянул ноги, С минуту еще мышцы его судорожно подергались и все кончилось. Пули из ружей расшибли обе передние лопатки; мой первый выстрел из пистолета пробил кабану ушную кость, пуля прошла сквозь язык и вышла в нижнюю челюсть.
Пока происходила возня с кабаном, лошади наши дали стречка; мы увидали их уже за версту скачущими во весь дух к киргизскому аулу. Нужно было бежать и поймать беглянок во что бы то ни стало, а это не так легко: им могло вздуматься улизнуть восвояси, в форт, и тогда — прощай охота! Осипов как лучше меня владеющий киргизским языком, побежал за лошадьми, а я остался у кабана. Сев верхом на него, я закурил сигару, отдохнут потом зарядил ружье жеребьем и пистолет пулей. Часа через полтора явился Осипов с лошадьми. Оказалось, что он нанял конного киргиза, который и поймал их около табуна, к которому они пристали; но так как заплатить за труды было нечем, то ему пришлось отдать киргизу рубашку.
Стали рассуждать, что нам делать с кабаном и где могли быть наши охотники, которых нигде не было видно. Взлезши на лошадей, мы встали на седлах на ноги: необозримая степь, покрытая белым саваном, сливалась с горизонтом, и на ней не было видно ни души. Мы уже решили снять с узд чумбуры[102]
, привязать одним концом за морду кабана, а другим — за хвост лошади и таким образом увезти его в лагерь, как вдруг увидели вдали всадника ехавшего к нам трусцой — обыкновенным киргизским аллюром. Всматриваемся, видим — Мантык.— Ну что, как дела? — спросили мы, когда он подъехал к нам.