Мао Цзэдун

Вывод: двое членов семьи работают сами, привлекают наемную силу и дают деньги в долг. Доход от эксплуатации составляет более 15 процентов их общих доходов. Хотя семья большая, после оплаты всех издержек у нес остается еще достаточно средств. Следовательно, мы имеем дело с зажиточными крестьянами, которые не могут претендовать на хорошие земли. Их взрослому сыну, социально вредному элементу, никакой земли не полагается вообще».

Мао настаивал на том, чтобы разработанные им инструкции применялись с «величайшей осторожностью», поскольку определение статуса является «вопросом жизни и смерти» для каждого крестьянина. В то же время он отлично сознавал тщетность этих предостережений. Земельная реформа, писал он, это «беспощадно жестокое орудие классовой борьбы», цель ее — ослабить зажиточных и покончить с помещиками. Самых же ненавистных мироедов необходимо «провести по деревням и публично казнить по приговору народных масс».

В подобных условиях всякая осторожность являлась ненужным излишеством. Крестьяне-бедняки прекрасно понимали: чем больше помещиков и крепких хозяев они изгонят из своих деревень, тем больше хорошей земли им достанется. Во многих районах из страха быть причисленными к «богатеям» в горы бежали даже середняки.

«Движение по переписи земель» так и не было доведено до конца: менее чем через полтора года всю территорию советских районов вновь заняли войска националистов. Однако созданная им атмосфера на долгое время определила сознание общества. После 1933 года в «красных зонах» классовое происхождение стало решающим фактором в судьбе человека и оценке его социальной значимости. Полностью стряхнуть с себя эти путы Китай не смог и пятьдесят лет спустя: еще в середине 80-х многие потомки крупных и средних землевладельцев обнаруживали, что семейный статус значит куда больше, нежели личные способности, образование и достойный труд. Некоторые двери оставались для них наглухо закрытыми. Полустертые следы застарелой ненависти можно было встретить в китайском обществе и позже.

«Движению по переписи земель» сопутствовала неуемная страсть искоренить «контрреволюционное наследие феодальных пережитков». Искоренение походило на недавнюю кампанию борьбы с агентами «АБ-туаней». Мао не остался в стороне. Он заявил: «Классово чуждые элементы с целью саботажа прокрались в руководящие советские органы и ряды армии. Борьба с ними не терпит никакого отлагательства. Необходимо нанести последний, решительный удар по силам феодализма».

Во главе этой борьбы встал Дэн Фа, начальник службы политической безопасности советского района, — подвижный, умевший заразительно смеяться мужчина, который больше всего на свете любил ездить верхом и стрелять из снайперской винтовки. Однако его лукавая улыбка ввергала большинство окружавших не в веселье, а в страх. Телохранители Дэн Фа не расставались с широкими саблями, рукояти которых украшали пурпурные кисти. В 1931 году в Фуцзяни он вычищал из рядов партии социал-демократов; к семьям тогда не вернулись тысячи человек. Теперь, с одобрения Мао, Дэн Фа закладывал основы той практики, что будет неразрывно связана с последующими политическими кампаниями коммунистов.

Работа начиналась с составления списков сомнительных классовых элементов, помещиков, местных тиранов и прочих явных и скрытых врагов революции. На улицах городов и деревень появились «ящики разоблачений», куда жители опускали анонимные доносы на своих соседей. Вся юридическая волокита отменялась. «Явную вину необходимо в первую очередь наказать, — говорил Мао, — а разбираться и докладывать можно позже». Благословил он и еще более зловещее начинание, когда людям вдруг сообщалось о раскрытии не существовавшей в действительности вражеской организации: «общества единомышленников» и «бригады истребителей» в Юйду или «тайной стражи» в Хуэйчане. Такие сообщения служили удобным предлогом для вызова на допрос.

Методы, разработанные Мао и Дэн Фа в Цзянси, нашли самое широкое применение уже в народном Китае — тридцать лет спустя.

Столь же долговечными оказались и законы, принятые первым советским правительством под руководством Мао. «Уложение о наказаниях за контрреволюционную деятельность», опубликованное в апреле 1934 года, перечисляло более двух десятков преступлений, за которые предусматривалась только одна кара — смерть. Ею наказывалось «участие в разговорах, направленных на подрыв доверия к советской власти», и «нарушение закона, совершенное по незнанию». Заключительный параграф «Уложения» подчеркивал, что аналогичным образом будут наказываться и «другие, не включенные в текст настоящего документа контрреволюционные действия». Уголовный кодекс страны сохранял этот параграф до начала 90-х годов.

К этой практике прибегали не только коммунисты. Принцип «хватать всех» действовал еще в императорском Китае, его-то и унаследовали и Гоминьдан, и КПК. Как для первых, так и для вторых закон являлся слугой политики: под его защитой находились не права личности, а незыблемость господствующей ортодоксии.