В Жуйцзине все обстояло намного проще. В течение, пяти последующих лет партийная пропаганда основной упор делала на то, что коммунисты готовы воевать с Японией, а Чан Кайши — нет. Гоминьдан, писал Мао, действует как «верный пес империалистических хозяев» и «позорным непротивлением злу бесстыдно предает родину». До тех пор пока у власти стоит Чан Кайши, никакое сопротивление Японии невозможно, следовательно, первой задачей настоящих патриотов является свержение гоминьдановского режима. В апреле 1932 года Китайская Советская Республика официально объявила войну японскому правительству и призвала к созданию «добровольческой антияпонской армии». Мао и Чжу Дэ выступили с предложением подписать перемирие с любым военачальником националистов, который согласится остановить военные действия против коммунистов и развернет свои силы на борьбу с внешним врагом. Через два года, когда части Красной армии вышли из базового лагеря для осуществления диверсионной операции в Чжэцзяне, руководство партии назвало их маневр «выдвижением антияпонского авангарда».
На людей образованных подобные акты производили впечатление. Оставшаяся без всякого наказания агрессия японского милитаризма означала неслыханное унижение всей нации. Что бы Чан Кайши ни говорил о необходимости расправиться в первую очередь с коммунистами, защитить честь страны он не смог.
Однако вся власть была в его руках — не у коммунистов. Оставив Цзянси и уйдя из заголовков газет, КПК оказалась лишь в канве важнейших событий, вот почему ее призывы к объединению сил перед лицом захватчиков слышали очень немногие. «Коммунизм в Китае находится при смерти», — отмечал летописец Гоминьдана Тан Лянли. Пресса открытых портов полностью с ним соглашалась. «Если выработанный в Цзянси курс столкнется с соответствующими мерами правительства, то вооруженные отряды коммунистов очень скоро превратятся в обычных бандитов», — писала шанхайская «Чжунго чжоубао» (еженедельник «Китай»).
Более трезвых оценок придерживались лишь корреспонденты из Японии. Они пытались доказать, что коммунисты, находясь в удаленных от побережья безопасных и спокойных районах страны, представляют для общества куда большую опасность. У Японии имелась собственная точка зрения: любое ослабление позиций Чан Кайши только подогревало ее имперские амбиции. Однако в отношении коммунистов недруги угадали — впрочем, так же, как и те в отношении Японии.
Когда в январе 1935 года Красная армия остановилась в Цзуньи, Мао впервые занял в партийном руководстве господствующее положение. Наконец-то коллеги признали, что он оказался прав, а все остальные (в первую очередь Бо Гу, Чжоу Эньлай и Отто Браун) ошибались. Если бы не пришлось оставить базовый лагерь, если бы Бо Гу был более гибким и следовал разумным советам, а Отто Браун избавился бы от своих диктаторских замашек, сохрани Красная армия свои силы при переправе через реку Сян — звездный час Мао мог бы и не наступить. Партия повернулась к нему тогда, когда все иные спасательные средства доказали свою бесполезность.
В отличие от предыдущих ситуаций, когда Мао впадал в явную опалу только для того, чтобы едва ли не через день восстановить утраченное влияние, нынешнее затмение было неполным, и триумфальное возвращение состоялось как бы под вуалью. Формально Мао был и оставался Председателем уже далекой теперь Республики. К тому же он стал членом Постоянного Комитета Политбюро и главным военным советником Чжоу Эньлая (чего тот безуспешно пытался добиться двумя годами раньше на совещании в Нинду). Но существовало и другое, более глубокое различие. Теперь Мао уже не ставил перед собой цель вернуть высокую, но довольно зависимую должность политкомиссара или секретаря парткома приграничного района. Сейчас, в возрасте сорока одного года, он метил на самый верх.
Если первый шаг к этому был сделан в Тундао, то Цзуньи и вся весна 1935 года знаменовали начальную стадию борьбы за власть, причем Мао четко осознавал, что достичь в этой борьбе победы он сможет не лихим штурмом, но лишь медленной и кропотливой проработкой мельчайших деталей. Между постами члена Постоянного Комитета и высшего руководителя партии лежала бездна, перепрыгнуть через которую уже пытались, но ни одна из таких попыток не заканчивалась успехом. Между Цзуньи и северо-западными районами страны, конечным пунктом устремлений коммунистов, лежала военная кампания, исход которой никому не был известен.
Из восьмидесяти шести тысяч личного состава Красной армии, выступивших в поход тремя месяцами ранее, до Цзуньи дошли всего тридцать. Уже более года сколь-нибудь серьезные военные победы обходили армию стороной. Своим выживанием она была обязана не мудрой стратегии своих командиров, а обычному инстинкту самосохранения местных военачальников. Они почли за благо уступить дорогу и не рисковать своими силами ради потенциального союзника и очевидного соперника — Чан Кайши.
Мао начал с укрепления боевого духа армии.