Мао Цзэдун

Поднять его оказалось намного труднее, чем он предполагал. Совещание в Цзуньи пришлось резко оборвать, чтобы дать военному руководству возможность повести свои части в атаку на приближавшиеся с юга отряды милитаристов. Последующие пять недель Красная армия терпела гнетущую тоску от отступления. Попытка перейти Цзиньшацзян (Река Золотого Песка) в верховьях Янцзы, чтобы основать новую базу в Сычуани, едва не закончилась неудачей, подобной переправе через реку Сян. Ни о чем не подозревая, армия спокойно попала в засаду, устроенную войсками сычуаньских и гуйжчоуских военачальников. В ожесточенной схватке было потеряно еще три тысячи бойцов.

Преследуемая по пятам противником, Красная армия продолжала отступать. Родовые схватки начались у Хэ Цзычжэнь прямо в дороге. У заброшенного дома ее паланкин поставили на землю, и через полчаса ребенок появился на свет. Младенца — дочь — родители оставили на попечение ближайшей крестьянской семьи. Понимая, что предстоящая разлука окажется вечной, мать даже не дала девочке имени.

В конце февраля коммунистам все же улыбнулась удача, и после боя на перевале Лоушань они вновь вступили в Цзуньи, окружив две дивизии гоминьдановцев и захватив три тысячи пленных. Взволнованный, полный ликования Мао написал одно из лучших своих стихотворений: Стылый холод принес резкий западный ветер,

Лунный свет с поднебесья дарит криками диких гусей.
Лунный свет…
Звон копыт оглушительно четок —

Почему же не слышно трубы?

Перевал впереди охраняют вершин исполины,

Но его мы сегодня непременно с победой возьмем.

Непременно…
Голубые за ним раскрываются дали,
Алый луч восходящего солнца — словно кровь.

Весной Красная армия вновь становится «армией Чжу и Мао»: первый — ее главнокомандующий, второй — верховный политкомиссар. Все вопросы стратегии решала тройка, состоявшая из Чжу Дэ, Мао и до сих пор передвигавшегося в паланкине Ван Цзясяна. Она напрочь отвергла отжившие способы ведения боевых действий. На два месяца Мао с головой ушел в перипетии мобильной войны, сбивающей с толку отряды преследователей и сводящей с ума опытнейших штабистов Чан Кайши. Четыре раза части Красной армии пересекали Чишуй (Красную реку), перед тем как широкой дугой двинуться на юг и пройти всего в нескольких милях от Гуйяна, превращенного Чан Кайши в свой командный пункт. Затем войска направились в сторону главного города Юньнани — Куньмина, лежавшего в семистах километрах на юго-запад, — только для того, чтобы в начале мая свернуть окончательно на север и перейти Янцзы там, где противник никак не ожидал этого.

Примененную в Гуйчжоу стратегию Мао позже назвал «верхом» своей военной карьеры. «Чжунго чжоубао» признала тогда, что «у «красных» очень грамотные военачальники, и было бы непростительной глупостью отрицать это». Комендант гоминьдановского гарнизона с горечью говорил: «Они умудрились утереть нос самому Чан Кайши».

Его представители пытались в своих выступлениях скрыть царившее в правительстве замешательство. Было объявлено о том, что Чжу Дэ убит и возле его завернутого в красное полотнище тела навытяжку стоят адъютанты, что «пресловутый смутьян» Мао Цзэдун серьезно болен и не встает с носилок, а остатки «красных банд» в страхе разбежались по всей стране. К этому времени Красная армия была уже вне пределов досягаемости, разбив лагерь возле уездного города Хуэйли, в пятидесяти километрах от Янцзы. Отходя от реки, бойцы в радиусе двухсот километров перегнали все суденышки к северному берегу, не оставив чанкайшистам ни средств, ни желания продолжать погоню.

Там, на расширенном заседании Политбюро, Мао с гневом обрушился на сомневающихся и несогласных с его точкой зрения. Первыми шквал предстояло выдержать Линь Бяо и его комиссару Не Жунчжэню, жаловавшимся на то, что предпринятая по настоянию Мао одиссея без всякой нужды изнурила бойцов. Оба настаивали на передаче оперативного управления Пэн Дэхуаю. Затем настал черед самого Пэна, вечно рвавшегося в бой и без должных раздумий поддержавшего идею перехода. Следующими оказались Лю Шаоци и Ян Шанкунь: они предлагали остановить метания по провинциям и начать оборудовать новую постоянную базу. За ними, без всяких сомнений, последовали и другие. Самому молодому из них, двадцатисемилетнему Линь Бяо, Мао с насмешкой бросил в лицо: «Ты так и остался ребенком! Куда тебе понять. Неужели не ясно, что кроме как по дуге другого пути у нас не было?» Больше всех, как обычно, досталось Пэну, он даже слегка покаялся. Но в те минуты Мао мог позволить себе быть великодушным. Главным в лагере под Хуэйли для него оставалось обеспечить за спиной прочные партийные и армейские тылы для еще только предстоявших судилищ. Оппоненты должны были уже в который раз признать его правоту и свои собственные ошибки.