Мао Цзэдун

Отбросивший в сторону все колебания Лю Шаоци в июле зажег огни настоящей феерии преклонения перед Председателем. В хвалебной и почти агиографической статье он утверждал, что единственный способ избежать повторения тягчайших ошибок — это «обеспечить всеобъемлющее руководство делами партии со стороны товарища Мао Цзэдуна». Статья стала сигналом, по которому в хор безудержного славословия влились голоса всех членов Политбюро, включая Чжоу Эньлая и Чжу Дэ. Двое американских журналистов, Теодор Уайт и Аннсли Якоби, посетившие Яньань несколькими месяцами позже, сообщили своим редакциям, что Мао «вознесен на вершину всеобщего поклонения» и стал объектом «слащавых до отвращения панегириков». Еще более их поразило поведение коллег Мао, «людей, занимавших далеко не последние посты, которые превозносили его многословные речи так, что складывалось впечатление, будто они испили из источника всеобщей истины».

Это было время, когда впервые в употребление вошел термин «идеи Мао Цзэдуна» («Мао Цзэдун сысян»), когда начали печататься сборники его «Избранных трудов». Тогда же в первый раз прозвучал гимн «Алеет Восток»:

Алеет Восток, поднимается солнце,
В Китае родился Мао Цзэдун.
Он — борец за счастье народа,
Он — великий спаситель страны.

Со стен общественных зданий в городах и деревнях всей «красной зоны» на прохожих смотрел портрет Мао, его именем назывались школы: «Школа молодых партийных кадров имени Мао Цзэдуна» в Яньани, «Школа имени Мао» в Шаньдуне. Детей с пеленок учили распевать: «Мы — послушные ученики Председателя Мао».

Зимой следующего года в ЦК нескончаемым потоком пошли письма героев труда, в которых Мао называли взошедшей над страной «спасительной звездой», что в сознании китайцев напрямую ассоциировалось с Небом, оказывающим покровительство верховному правителю. Весной 1944 года Мао, как императора, пригласили бросить в землю первые зернышки проса, и он проложил на поле символическую борозду.

Отсутствовала лишь одна составляющая.

На протяжении всей (или долгой) истории Китая подведение итогов правления предыдущей династии всегда служило политической основой передачи власти представителю новой. Дополнительным примером для Мао являлось правление Сталина в России. Одним из первых актов кремлевского горца после «Великой чистки» стало издание в 1938 году его собственной версии истории партии — «Краткого курса истории ВКП(б)». Через год книга была переведена на китайский язык и подлежала обязательному изучению членами КПК. Несколько позже целые ее страницы использовались в качестве «текстов для проработки» в ходе «чжэнфэна». Этот факт не обошли своим вниманием коллеги Мао.

Но пока он еще не подошел вплотную к трудному процессу «систематизации истории партии», как это тогда деликатно называлось.

Проблема заключалась в том, что Мао, как Сталин и как все правители Китая, органически не переносил соперников. Ему было недостаточно того, что прежние лидеры, Чэнь Дусю и Ли Лисань, уже были дискредитированы. Его не утешало то, что политическая линия Ван Мина и Бо Гу была признана вредной и отвергнута. Искоренение несогласных с его точкой зрения взглядов должно было быть полным и окончательным. История Китая изобиловала примерами подобного рода. Цяньлун, великий император династии Цин, еще в XVIII веке осуществил поразительную по жестокости кампанию истребления еретиков, не оставив от их учения камня на камне. Мао инстинктивно ощущал, что его власть не сможет быть незыблемой и беспрекословной без того, чтобы все его потенциальные соперники и высшие чины партии не признались бы публично в своих прошлых ошибках.

Прошло еще полтора года, прежде чем он начал верить в то, что руки его прочно удерживают штурвал.

С конца 1943 по весну 1944 года ближайший соратник Мао Лю Шаоци проводил неустанные разоблачения пагубного курса, принятого 4-м пленумом ЦК, который привел к руководству партией Ван Мина. Каждый, кто был связан с ним по роду своей деятельности — начиная от Чжоу Эньлая и Чжан Вэньтяня, — обязан был покаяться и выслушать нелицеприятную критику своих товарищей.