Мао Цзэдун

Событиями дирижировал сам Мао, непрерывно рассылавший директивы с точными указаниями того, что нужно делать. Так, в январе 1951 года, когда в активности масс наметился определенный спад, он настоял на том, чтобы смертные приговоры приводились в исполнение без всякого промедления: «Если проявить слабость, нерешительность и излишнюю мягкость по отношению к нашим заклятым врагам, то это обернется катастрофой». Однако через два месяца он решил нажать на тормоза: «Торопливость несет в себе наивысшую опасность. Какая разница, казнить контрреволюционера сегодня или завтра. Но… необоснованный арест или приговор дадут обратный эффект». В мае Мао предложил откладывать исполнение приговора, поскольку «многочисленные казни лишают нас источника дармовой рабочей силы». Прошел еще месяц, и кампания разгорелась с новой силой. «С целью сохранения общественного спокойствия, — заявил он, — приговоры должны приводиться в исполнение немедленно».

Резкий сдвиг влево произошел и в проведении земельной реформы.

Последняя установка Мао требовала «избегать преждевременного разрешения назревавших конфликтов». Едва ли не в каждой китайской деревне находились один-два помещика, которых разъяренная толпа с пристрастием судила на массовых митингах, а потом тут же убивала — вместо того чтобы публично казнить позже. К концу 1952 года, когда реформа была завершена, в стране таким образом расправились с миллионом землевладельцев и членами их семей, но и данная цифра представляется далекой от реальности. Фактическое число жертв, видимо, в два или три раза выше. За три года, прошедших с момента образования КНР, класс землевладельцев, составлявший большую часть китайского общества со времен династии Хань, просто перестал существовать.

В отличие от практики, бытовавшей в Советском Союзе, Мао настаивал на том, что ведущая роль в подобных кампаниях принадлежит не органам безопасности, а народу. Довод у него был тот же, что в 1927 году в Хунани или в 1930-м в Цзянси: крестьяне, обагрившие руки кровью своих притеснителей, окажутся куда более преданными делу революции, нежели сторонние наблюдатели.

Еще более грандиозная задача стояла перед партией в городах. По словам Мао, там было необходимо «вычистить остатки той нечисти, что сохранилась от прогнившего старого режима».

С этой целью осенью 1951 года он провозгласил начало новых движений: «трех против» (против коррупции, бюрократии и против чрезмерных затрат материальных средств), целью которого было «предотвратить разложение… кадровых работников»; «пяти против» (против взяточничества, неуплаты налогов, мошенничества, растрат и утечки государственных секретов), направленное на борьбу с классом капиталистов, чьи «засахаренные стрелы» несли наибольшую опасность обществу. Третьей кампанией стало очередное «движение по исправлению стиля», скопированное, по сути, с яньаньского «чжэнфэна» и призванное изменить образ мыслей городской интеллигенции, в первую очередь тех, кто обучался на Западе. В новом обществе должно царить единомыслие, в котором нет места различным буржуазным идеям.

И вновь главными действующими лицами становились не государственные или партийные органы, а те самые мужчины и женщины, против кого новые чистки направлены — не считая, конечно, «широких народных масс, обеспечивающих повсеместное проведение политики партии в жизнь. В «трех» и «пяти против» рабочие обличали своих директоров, кадровые партийные работники — друг друга, детей поощряли доносить на родителей, жены не щадили своих мужей. Активисты движений создавали «ударные группы охоты на тигров», которые тащили фактических и предполагаемых виновных на суд масс.

В стране установилась удушливая атмосфера террора. Мао объявил, что уличенные в незначительных ошибках и прегрешениях подлежат критике и перевоспитанию в трудовых лагерях, в то время как «для злейших врагов расплатой за содеянное будет смерть». Многие не выдерживали психологического давления. «Три» и «пять против» унесли несколько сот тысяч жизней, а с занимавшихся «незаконной» деятельностью частных компаний было взыскано штрафов примерно на два миллиарда долларов США — сумму по тем временам немыслимую. Выжившие получили наглядный урок заботы партии о народе.

Буржуазия, объяснял летом 1952 года Мао, уже не может считаться союзником пролетариата, она стала объектом непримиримой борьбы рабочего класса.

Подход к интеллигенции был иным. Ей предстояло очиститься от буржуазной идеологии, в особенности от вредного поветрия индивидуализма, от проамериканизма, объективизма и забыть о «пренебрежении к человеку труда». На общих собраниях критики и самокритики эти слова повторялись снова и снова. Любое проявление свободомыслия расценивалось как «несогласие с идеями Мао Цзэдуна» и жестоко каралось.