Мао Цзэдун

Доводы звучали смехотворно, и Мао понимал это. В международных отношениях новое официальное название страны ничего не изменяло. Тем не менее хунвейбины разнесли слова Председателя по всему Китаю, и коммуна как форма организационной ячейки общества была отвергнута. К подобному повороту вынуждали непреодолимые, так сказать, форс-мажорные обстоятельства: какими бы благими намерениями ни руководствовался вождь, они отступали на задний план перед объективными внешними условиями.

Но реальное положение дел объяснялось совсем другими факторами. Действия шанхайских лидеров заставили Мао заглянуть в бездну, и открывшаяся его взгляду картина ничем не привлекла Председателя.

Парижская коммуна с ее свободными выборами и ничем не ограниченной политической активностью граждан означала, что управлять массами будут сами массы. Собственно говоря, это полностью отвечало логике принципа Мао «доверять массам и полагаться на них», который стал фундаментом всей «культурной революции». Однако с чем же тогда оставалась партия? Председатель так и заявил Чжан Чуньцяо: «Ведь должна же быть партия! Должно быть ядро, не важно, как мы его назовем». Свободные выборы оказались не более чем утопической мечтой. Слом старой машины управления мог выглядеть сколь угодно прогрессивным, Ho.no сути своей он оборачивался происками «стремящихся к анархии реакционеров».

Еще раз Мао продемонстрировал качества искушенного политика. Возраст никак не сказался на его чутье. Стороннему наблюдателю «культурная революция» могла бы показаться результатом погружения в пучины старческого маразма, однако каждый новый шаг Председатель делал с величайшей осмотрительностью. С самого начала он ясно даст понять: грядущее разрушение в конечном итоге приведет к созиданию, «великий хаос», как он заявил в июле 66-го, уступит место «великому умиротворению». Мао держался в тени, предоставляя всю грязную работу другим, готовый, когда придет время, выйти на свет и реабилитировать оставшихся в живых для строительства новой партии. Он начал игру, с условиями которой были согласны даже жертвы наподобие Хэ Луна и Пэн Дэхуая, поскольку они хорошо знали: спасти их может только Председатель — если у него вдруг появится такое желание. Верить в то, что он непричастен к творящейся в стране жестокой несправедливости, было в их интересах.

Отказ Мао от химерической идеи превратить весь Китай в подобие Шанхайской коммуны явился результатом благоразумия или страха, а может, и смеси того и другого.

«Культурная революция» оказалась у Рубикона: ее компас был утерян, вдохновляющие идеи потускнели и выцвели. Оказавшись перед лицом возможности в перспективе остаться вообще без инструментов управления, Мао предпочел взяться за старые, пусть треснувшие, но все еще годные к применению рычаги. По его настоянию Чжан Чуньцяо объявил об учреждении нового органа власти — Шанхайского революционного комитета, созданного на основе «тройственного союза» между цзаофанями, представителями НОА и старыми кадрами партии. Так же назывались административные аппараты, создаваемые коммунистами в городах и селах сорока годами ранее.

Ловкость, с которой Мао объяснил необходимость смены курса причинами дипломатического порядка, никого не могла обмануть. Наблюдая за становлением ревкомов, ультралевые члены хунвейбиновских организаций начали разговоры о «реставрации капитализма». И хотя население страны восприняло их слова с недоверием, с февраля 1967 года на идеологическом фронте Председатель начал отступать. Борьба против «каппутистов» постепенно свелась к привычной драке за власть.

Мгновенным и наиболее явным результатом выхода на политическую арену страны революционных комитетов стал новый виток насилия.

В провинциях хунвейбины и цзаофани удвоили свои усилия по ниспровержению парткомов. Первые секретари партийных организаций Шаньси и Юньнани кончили жизнь самоубийством, Ли Баохуа, руководителя парткома провинции Аньхой, провезли через весь Пекин на открытой платформе грузовика, как преступника перед исполнением приговора. Очередное указание Председателя предлагало цзаофаням ускорить захват власти на местах. В столице перед Западными воротами Чжуннаньхая собралась многотысячная толпа, которая требовала выдачи Лю Шаоци и Дэн Сяопина общественности для проведения над ними суда на «митингах борьбы». Министра угольной промышленности Чжан Линьчжи хунвейбины заставили носить отлитую из чугуна фуражку весом около шестидесяти килограммов, а потом ногами и палками забили насмерть.