Мао Цзэдун

В Центральном Комитете, как, собственно, и во всей партии, радикалов было не так уж много. Сама вероятность новых потрясений приводила чиновников в трепет. Иллюзиями на этот счет Председатель себя не тешил. «Если вам предложат развести костер и взойти на него, вы подчинитесь? — скептически спрашивал он своих подчиненных в июле. — Ведь в конечном итоге всех вас все равно сожгут».

Вот почему Мао сделал ставку на молодежь.

К октябрю 1966 года тактика хунвейбиновского террора, обращенная уже не столько на учителей, сколько на должностных лиц и кадровых работников провинциальных парткомов, начала вселять тревогу в сердца многих сторонников Лю Шаоци. На рабочем совещании ЦК Лю и Дэн в очередной раз подвергли себя самокритике: впервые против них было выдвинуто обвинение в попытке «восстановления капиталистической диктатуры». Вскоре после этого организационный отдел ЦК дал негласное распоряжение вывесить в центре Пекина дацзыбао, где обоих назвали по именам. Официально ничего не изменилось: и Лю, и Дэн сохранили свои посты. Но 1 октября, в день национального праздника, когда Лю Шаоци, глава государства, стоя рядом с Мао, приветственно махал рукой толпе, находившийся чуть в стороне Сидней Риттенберг заметил, что «в глазах его затаился страх».

Несмотря на мощный революционный подъем, Председатель начал понимать, что сил одних только «красных охранников» недостаточно для того, чтобы сдвинуть баланс политических сил в нужную ему сторону. В августе он как бы про себя заметил: «Несколько месяцев беспорядков — и провинциальные чинуши не удержатся». Осенью Мао осознал: времени эта задача потребует куда больше.

Следуя стратегическому замыслу, Председатель начал исподволь переводить взгляд в сторону ветеранов партии, а в одной из своих речей даже извинился перед ними за возникающие время от времени недоразумения:

«Неудивительно, что вы, старые и заслуженные бойцы, не всегда понимаете происходящее. Слишком много бурных событий, слишком быстро появляется новое. Я и сам не предполагал, что страна превратится в кипящий котел… А поскольку теперешний хаос — это дело моих рук, я не обижусь, услышав от вас горькие слова. Но что сделано — то сделано. Конечно, какие-то ошибки совершали и вы… но ведь их можно исправить. Кто-нибудь подрывает ваш авторитет? Не я и, думаю, не «красные охранники». Понимаю, что вам сейчас трудно, так же трудно, как и мне. Вы беспокоитесь — я тоже. Мне не в чем винить вас, товарищи».

Подобным образом Мао мотивировал и то, что случай с Лю и Дэном отличался от дела Пэн Чжэня. «Эти двое действовали открыто, — заявил он. — Они еще могут исправить допущенные ошибки… Тогда все войдет в норму».

Одновременно Председатель считал необходимым предпринять некоторые шаги, чтобы укрепить позиции радикалов.

Хунвейбины получили указание расширить свою классовую базу. Их первоначальный лозунг — «Если отец является героем, то сын по крайней мере — смельчак; если отец — реакционер, то и сын — выродок» — объявлен «идеалистическим» и «принадлежащим к эпохе феодализма». Миллионы изгнанных из рядов личной гвардии Мао молодых людей, не испытывавших особых симпатий к представителям партийной иерархии, стали на сторону радикалов.

Некоторые ответственные работники, которые не проявили достаточного энтузиазма в борьбе с «каппутистами», были исключены из партии, и их судьба послужила предостережением остальным: дело революции требует полной самоотдачи.

Первой жертвой новой чистки стал возглавлявший Хубэйскую провинциальную партийную организацию Ван Жэньчжун, кого Мао лично назначил заместителем руководителя «группы по делам культурной революции». Ему было предъявлено обвинение в том, что он «препятствовал обмену опытом» среди различных отрядов «красных охранников». Затем наступил черед Тао Чжу, четвертого в списке партийной иерархии после Мао, Линь Бяо и Чжоу Эньлая. Соратники обнаружили вдруг, что Тао является «стойким приверженцем линии Лю и Дэна». Его взгляды на «культурную революцию» Мао находил слишком ограниченными, к тому же Ван попытался взять под защиту ветеранов. Хунвейбинам этого было более чем достаточно для того, чтобы навесить на него ярлык «буржуазного ангела-хранителя» и «двуликого Януса». Маршал Хэ Лун, также член Политбюро, был обвинен в сговоре с Пэн Чжэнсм. Даже восьмидесятилетнего Чжу Дэ дацзыбао называли «старой свиньей»[76] и «черным полководцем, выступающим против линии Председателя». Кадровых работников рангом пониже — членов ЦК, работавших в столице, — «красные охранники» вытаскивали на «митинги борьбы», где надевали на них шутовские бумажные колпаки и подвергали словесным и физическим, оскорблениям.

В декабре «группе по делам культурной революции» Мао отдал распоряжение привезти Пэн Дэхуая из Сычуани в столицу. В военной казарме на окраине города его допрашивали о преступных связях с Лю Шаоци и Дэн Сяопином.