Мао Цзэдун

На протяжении пяти последующих месяцев Мао почти не занимался активной руководящей работой. Причина — слабое здоровье, но скорее душевное, а не физическое. Хэ вспоминала, что «он был болен — и огорчен. Последнее только добавляло ему страданий». Однако и дурное настроение не помешало Мао провести весь июль в Специальном комитете западной Фуцзяни, где он объяснял своим товарищам, как им лучше обустроить новый базовый лагерь, который должен был стать провинциальной колыбелью советской власти. Мао категорически отказался работать во Фронтовом комитете, занятом составлением планов партизанской войны. По этому вопросу у него разгорелся жаркий спор с Чэнь И, причем бледные от ярости оппоненты даже не утруждали себя подбором слов.

Столкнувшись с непримиримо враждебной позицией, Фронтовой комитет решил в конце июля направить Чэня в Шанхай, чтобы обсудить создавшееся положение в ЦК. Во время его отсутствия обязанности секретаря исполнял Чжу Дэ.

Через несколько дней Мао заболел малярией и вместе с Хэ Цзычжэнь уехал бороться с болезнью в уединенную горную хижину. На двери он повесил табличку «Приют книжника».

Тактика внезапного выхода из схватки, которую позже Мао применял неоднократно, оказалась на редкость эффективной. Еще до приезда Чэнь И в Шанхай Политбюро вместе с копиями резолюций Всеармейской партийной конференции получило письмо Мао с изложением его позиции по вызвавшим разногласия вопросам. Ознакомившись с бумагами, члены Политбюро пришли к выводу, что делегаты конференции слишком поторопились. В конце сентября Чжу Дэ получил директиву, где ЦК подчеркивал важность централизованного партийного руководства и полностью одобрил линию Мао на укрепление роли секретаря партийной организации. «Никакой патриархальной системой здесь и не пахнет, — говорилось в директиве. — Не забывайте, что Красная армия — это не просто боевая дружина, на ней лежит ответственность за пропагандистскую и политическую работу».

Вся вина за вспыхнувшую склоку была возложена на Лю Аньгуна, втянувшего парторганизацию во фракционную борьбу. Он получил приказ вернуться в Шанхай, но, сраженный пулей в бою, выполнить его не успел.

Ознакомившись с директивой, Чжу созвал новую партийную конференцию и послал гонца к Мао. Тот отказался: «Я не могу просто так взять и вернуться». Тогда конференция обратилась к нему с официальной просьбой принять участие в ее работе в качестве секретаря Фронтового комитета. На этот раз Мао ответил согласием — и прибыл в зал на носилках. Этот артистизм принес неожиданный результат: полученное в Москве весной следующего года известие о критическом состоянии здоровья Мао произвело такое впечатление, что Коминтерн опубликовал его некролог. Возвратившийся тремя неделями позднее Чэнь И привез с собой новый документ, одобренный Чжоу Эньлаем и Ли Лисанем. «ЦК сурово осуждает узость миропонимания тех товарищей, которые считают, что для революции Красная армия — это все», — напоминал Шанхай, отмечая далее ошибочность идеи Мао о скорейшем создании опорных баз и установлении в течение одного года советской власти на всей территории провинции Цзянси. В вопросе взаимоотношений между Мао и Чжу Дэ Центральный Комитет отказался принять чью-либо сторону, заявив, что «оба в равной мере несут ответственность за неправильные методы работы».

Оба были не правы, «заняв прямо противоположные позиции, погрузившись в пучину взаимной подозрительности и поливая друг друга обвинениями, абсурдными с политической точки зрения». На обыденном языке это означало, что они вели себя как рассорившиеся дети. Мао, говорилось в документе, должен остаться секретарем Фронтового комитета и вместе с Чжу учиться работать более продуктивно.

Послание ЦК и записка из Фронтового комитета, требующая его срочного возвращения, застали Мао в западных районах Фуцзяни только в конце октября. Он лишь прочитал их — не более.

Малярия не имела к этому ни малейшего отношения: к тому времени уездный партком достал для Мао хинин, и болезнь уже отступила. В ход опять шли политические соображения: трижды за последние два года партийное руководство — ЦК, Хунаньский партком, а сейчас и Фронтовой комитет — оставляло его в забвении. Теперь пусть лидеры сначала убедятся в том, что Мао действительно необходим, — тогда он, так и быть, вернется. Целый месяц Мао провел в неторопливых беседах с местными крестьянами о предстоящей земельной реформе, не оставляя ежевечерних попыток продолжить изучение английского.

18 ноября, после тяжелейшего военного поражения в Гуандуне, где армия потеряла треть личного состава, Чжу Дэ и Чэнь И направили Мао второе письмо. И опять он молчал. Еще через неделю Фронтовой комитет на своем бланке любезно попросил его «согласия вернуться и возглавить нашу работу». Просьбу подкрепил высланный для сопровождения секретаря эскорт из взвода бойцов. Душа Мао оттаяла, и 26 ноября он приступил к работе.