После некоторых колебаний Москва решила преподать строптивому соседу урок. В октябре Коминтерн направил ЦК КПК письмо с просьбой «активизировать и расширить масштабы партизанской войны», особенно в Маньчжурии и в тех районах, где действовали Мао Цзэдун и Хэ Лун[39]
. Партизанские акции должны были совпасть с переходом через границу карательной экспедиции частей советской Красной армии. К моменту получения этого письма в Шанхае нанкинское правительство уже решило включить задний ход и просить у Москвы мира. Но было уже поздно: содержавшийся в послании Коминтерна политический анализ зажил самостоятельной жизнью.Чтобы как-то объяснить свой призыв к партизанской войне, Москва заявила, что Китай вступил в «полосу затяжного общенационального кризиса», поднявшего «волну революционных настроений», свидетельствовавших об «общем подъеме национально-освободительного движения». Намеренная неоднозначность подобных формулировок разительно отличалась от последних весьма осторожных выводов Коминтерна, она-то и убедила Ли Лисаня, уже ставшего едва ли не самой заметной фигурой в КПК, признать свершившимся фактом «активное развертывание революционного строительства».
Это же подтвердила директива ЦК от 8 декабря, настоятельно требовавшая увеличить численность Красной армии за счет поглощения отрядов крестьянской самообороны, сконцентрировать, а не рассредоточить, как прежде, ее силы и выработать единую стратегию действий для городов и сельской местности. Именно последний пункт стал переломным моментом во всей политике партии:
«Прежняя тактика отказа от захвата важнейших городов должна быть в корне изменена. Пока есть шансы на победу, пока остается возможность поднять на борьбу широкие народные массы, города представляют собой важнейшую цель действий армии. Быстрый захват крупнейших городов страны будет иметь огромное политическое значение. При повсеместной поддержке взявшихся за оружие рабочих и крестьян эта стратегия явится залогом триумфа дела революции».
Когда Мао в конце января 1930 года познакомился с содержанием последнего партийного документа, его приятно удивила схожесть взглядов ЦК с его собственными оценками. Через несколько дней на расширенном заседании Фронтового комитета в Питоу он наслаждался покаянным видом коллег по партии, признававших безошибочность его политического анализа и клявшихся «освободить всю Цзянси».
Совещание заявило о создании Главного фронтового комитета, ставшего «высшим руководящим органом» для возглавляемой Мао 4-й армии, 5-й армии Пэн Дэхуая, действовавшей к северу от Цзинганшани, и новой 6-й армии, которой командовал старый друг Пэна Хуан Гунлюэ в районе, где сходились границы трех провинций: Цзянси, Фуцзяни и Гуандуна. Секретарем ГФК был избран Мао Цзэдун.
Его же рукой был составлен и проект резолюции совещания:
«К нам приближается небывалая по мощности приливная волна мировой революции! Сметающей все на своем пути струей вольется в нес и китайская революция. Вслед за российскими советами наши советы также станут неотъемлемой частью мировой советской системы. Первой провинцией Китая, где установится новая власть, будет Цзянси, поскольку именно здесь созрели все необходимые для этого условия… В конечном итоге объединение революционных сил Юга с армией наших соратников по всей стране навсегда покончит с господством одних классов над другими».
Но искусство риторики имеет мало общего с реальной жизнью. Проводить свои планы в жизнь Мао будет с величайшей осторожностью. Даже решение с боем брать город Цзиань представляло собой, по сути, не приказ, а размышление:
«Призыв к действиям совершенно правилен, но первым шагом должна стать не атака городских стен, но осада их с целью максимально осложнить жизнь в городе и посеять среди его защитников панику. Позже мы сделаем следующий шаг…»
Однако дело не дошло и до первого шага: к Цзиани подошли гоминьдановские войска, и в марте от плана взятия города отказались. По той же причине ничего не удалось и с Ганьчжоу. Вместо боевых действий ГФК предложил армии заняться дальнейшим совершенствованием базового лагеря: военная активность без предварительной консолидации сил была расценена как «серьезная уступка оппортунизму».
Подобная осмотрительность не осталась незамеченной в Шанхае: Ли Лисань мгновенно понял, что за решением Главного фронтового комитета кроется полное непонимание тезиса «небывалого подъема революционного движения».
В своих выводах Ли опирался на теорию, веско обоснованную в коминтерновских документах Москвой. Случай с Мао был из разряда реальной политики. На протяжении уже года Мао неоднократно повторял, что единственный верный путь вперед — это создание постоянных баз в сельской местности. Сентябрьская директива ЦК подчеркивала: «Такой процесс требует непрерывного роста революционной активности». В словах, сказанных Ли Лисанем по этому вопросу ранее, Мао слышал благословение начатой им работы.