Мао Цзэдун

Мао продолжал колебаться. Победа над Хэ Цзяном значительно подняла боевой дух Красной армии, но момент неожиданности был уже упущен. Сомнения Мао видны из написанного на следующий день после совещания письма, где он подчеркивал «огромную важность» значительного пополнения армии за счет частей, расквартированных в Цзянси: «Десять тысяч бойцов в ближайшие две недели и еще двадцать тысяч в течение месяца. Чтобы иметь возможность захватить город, мы должны напрячь все наши силы».

Сомнения оказались оправданными. Упорное сопротивление националистов остановило продвижение армейских отрядов за несколько километров к югу от Чанша, а после того, как 12 сентября противник получил подкрепление, Мао дал приказ отступить.

Через сутки войскам было объявлено о возвращении в Цзянси. Вновь прозвучали патетические призывы «добиться сначала победы в Ухани и захватить следом за ней власть во всей стране». Но ближайшая конкретная цель ставилась намного скромнее: после недельного отдыха армия собиралась двигаться на Цзиань, третий по важности город в провинции, с населением около сорока тысяч человек. Местными силами коммунисты пытались захватить его восемь раз, но им это так и не удалось.

Однако в ночь на 4 октября защитники сдали город даже без боя; Мао смог объявить о «первом за несколько лет борьбы серьезном успехе Красной армии и населения Цзянси. Он открыл нам путь к победе во всей провинции». Сказано это было, пожалуй, слишком сильно: армия удерживала Цзиань около полутора месяцев. Но партия ликовала: руководство обещало увеличить численность Красной армии до миллиона человек, клялось крепить солидарность с Советским Союзом и мировым пролетариатом, звучали заверения в скорейшей победе народной власти в Китае и во всем мире.

Мао расположился в богатом каменном доме в центре города. Вместе с Хэ Цзычжэнь он занял тихие комнаты, выходящие во внутренний двор, предоставив остальные помещения в распоряжение Чжу Дэ и его молоденькой боевой подруги Кан Кэцин. Позабыв о своем гневном осуждении любителей городской роскоши, Мао с удовольствием погрузился в атмосферу комфорта.

Находящийся в это время в Шанхае Ли Лисань с тревогой ощущал, как почва у него под ногами начинает колебаться.

Еще в июле советские военные советники для обеспечения связи между ЦК и Москвой установили в городе подпольный радиопередатчик. Свобода, которую давали Ли Лисаню долгие месяцы почтовой переписки с Коминтерном, внезапно закончилась. В первом же полученном 28 июля радиосообщснии Кремль вновь подтвердил свое неприятие курса на восстания в городах. И опять Ли Лисань скрывал недовольство Москвы от членов Политбюро. Однако через месяц, когда «старшие братья» назвали его планы «авантюризмом» и прямо заявили о том, что «у китайских товарищей нет никаких шансов на успешный захват больших городов», он был вынужден дать отбой восстаниям, готовившимся в Шанхае и Ухани.

С возвращением домой Чжоу Эньлая и Цюй Цюбо у Ли пропала всякая возможность скрывать взгляды Москвы. Но и при этом он категорически отказывался отменить свой приказ о взятии Чанша, объясняя Сентябрьскому пленуму ЦК, что всего лишь следует линии Коминтерна.

Какое-то время вызывающее поведение еще сходило Ли Лисаню с рук. Пленум констатировал, что, «несмотря на некоторый избыток честолюбия и отдельные ошибки, генеральная линия Политбюро правильна». Однако близилась буря. В октябре Москве стали известны детали некоторых сделанных Ли Лисанем осенью заявлений, в частности, его призывы к восстанию в Маньчжурии, неминуемо столкнувшему бы Советский Союз с Японией. В других он весьма неодобрительно отзывался о том, как Россия понимает положение дел в Китае.

Терпение Сталина лопнуло.

В разоблачительном письме, которое Шанхай получил в середине ноября, Коминтерн обвинял Ли Лисаня в проведении антимарксистской, антикоминтерновской и антиленинской линии. Несколькими днями позже, уже в Москве, Ли Лисань был вынужден принести униженное покаяние, весьма скоро ставшее известным всему Китаю. Нечто подобное в стране прозвучало лишь через пятнадцать лет.

Говорить о взглядах Мао в тот период довольно трудно. Он просто верил в то, что революция набирает силу — как в Китае, так и за его пределами. Попадавшие к коммунистам газеты кричали о Великой депрессии в США, о выступлениях промышленных рабочих в Европе, об антиимпериалистических восстаниях стран Азии и Латинской Америки. Громкие высказывания Мао о «взрыве революционной активности населения всей страны» не находили подтверждения в его собственных, довольно сдержанных действиях. После захвата Цзиани Мао неоднократно приходилось одергивать ретивых товарищей, полагавших, что Ли Лисань прав и армия должна штурмовать Наньчан, а затем Ухань. Нет, спорил он, главная задача сейчас — захватить власть в одной, отдельно взятой провинции — в Цзянси. Остальное придет позже.