Мара из Троеречья (СИ)

— Нет, не слыхал — я по молодкам же, — Лис пошевелил пальцами в промокшем сапоге — внутри шлепала вода. Надежда просохнуть и отогреться таяла на глазах — он и так не шибко-то ожидал встречи с юной кудесницей в тереме с резными ставнями, а теперь и вовсе пал духом. Какую правду эта Старейшая откроет Марушке? Вдруг все это специально, чтоб отвадить ее от Лиса? Ну как, если девочка узнает, что Лис приходил к ее наставнице не от деликатной проблемы избавляться, а избавить от дорогого и могущественного артефакта? Простит ли она его? «Конечно, простит, — Лис дернул подбородком, — не я же ее старуху порешил, в конце концов…»

Марушка дышала ему в затылок, хватала за плечи, опасно покачиваясь на кочках и корягах. Сквозь сросшиеся кроны деревьев не пробивался и жалкий лучик лунного света, а мерцания звезд было недостаточно, чтоб осветить хотя бы клочок дороги — Лис то и дело сбивался с пути.

— Гляди, — Марушка толкнула его и указала на тусклые зеленоватые точки, — лисьи огоньки! Набрать бы их побольше, может, они б нам в дороге светили?

Гнилушки мягким светом горели под корнями, у поваленных бревен и коряг, призывно подмигивали путникам, маня в трясину. Сдобрив речь крепким словцом, Роланд запретил глазеть по сторонам и потребовал дальше идти с ним след в след.

Лис прыгал по кочкам, которые воин признавал пригодными и тихо проклинал все на свете — стоило соглашаться сбежать прошлой ночью. Подумаешь, не подготовился, как следует. Деньги на первое время он уже раздобыл, остальное приложилось бы. Теперь утопнут они бесславно вместе с Марью в тухлой жиже, и делу конец — тут даже волшебный ключ не поможет.

В самом сердце болота под ногами уже чавкала не зеленая тина, а плескалась по щиколотку прозрачная холодная вода. На единственном лоскутке сухой земли, у корней сдвоенной осины, сгрудились путники и их лошади. Лисова лошадка фыркала, отгоняя хвостом жадный до теплой крови гнус, а вороной конь меланхолично объедал листья с молодой осинки. Звенели лягушки, стрекотали сверчки и гудели полчища комаров, сбиваясь в непроглядные тучи, а где-то неподалеку, едва различимо, тявкала лисица.

Марушка вглядывалась в темноту, но кроме кочек разглядеть ничего не могла. Одна, особенно большая, похожая на насыпь чернозема, задвигалась. Заметил ее и Лис. Это девочка поняла по тому, как сильно он сжал ее руку. Марушка тревожно глянула на Роланда, но тот сохранял почти безмятежное спокойствие и, похоже, даже улыбался. Кочка приближалась, сильно западая на правую сторону, и с каждым вершком все больше вырисовывались в ней черты горбатой старухи.

Самая Старая Ведьма остановилась в шаге от путников. Лис неожиданно громко выругался и попытался драпануть, потащив девочку за собой. Роланд остановил его, молниеносным движением выудив меч из ножен и преградив им единственную пригодную для отступления тропу.

— Соколик, — проскрипела, прокашлявшись, горбунья, которую Марушка приняла за кочку, — я сготовила отвар — ноги-то промочили небось, пока добирались…

— Здравствуй, матушка. За нами птицы Радмилы и хана. Ты сможешь отвадить их?

Старуха, не раздумывая, кивнула.

— Подарок тебе привёз, — Роланд покопался в седельной сумке и вынул чудом уцелевшую в дороге, купленную в порту Тержи сухую рыбину.

Горбунья приняла подарок с большим воодушевлением, губы ее расползлись в блаженной улыбке, обнажая одинокий кривой зуб.

— Северная рыбка! — причмокнула она от удовольствия, — долго прослужит… Ну, подгадал, ну, ублажил…

Лис не сдержался и хохотнул нервно, наклонившись к Марушке:

— Во, молодец — услужил… У нее и зубов-то нет! Обсасывать эту рыбину, что ли будет?

Ведьма, сжимая подарок, принялась грузно поворачиваться, но вдруг остановилась, будто услышав его шепот. Со свистом втянула воздух, повела носом, увешанным гроздьями мясистых бородавок и захромала обратно к гостям.

— Ты привел мне Федору! — воскликнула она.

— Нет, матушка, — покачал головой Роланд, не убирая меча, преграждавшего Лису и Марушке путь к бегству. — Ты ошиблась…

— Глупец! Я слепа, но вижу лучше вас вместе взятых, — старуха смахнула с испещренного глубокими морщинами лица седую прядь и наклонилась к Марушке.

Так близко, что девочка кожей ощутила дыхание ведьмы — ее, как волной, окатило запахом стоячей воды и болотных трав: явера, кровохлебки, цвета бузины, крепкой настойки из мухоморов и тонконогих навозников, а еще отчего-то пыльного подшерстка старой лисицы — так бы запах воротник Лисовой курточки, пролежи он пару зим под снегом.

«Лис со мной, — подумала Марушка с благодарностью, — он меня не бросит, он пообещал. И не даст ведьме сотворить со мной зла. Нечего бояться. Особенно, если она знала Федору… Лишь бы только за косы не оттаскала», — решила она и вскинула голову. Так и стояла, не отводя взгляда от подернутых дымкой глаз старухи — на правом расползалось бельмо, левое полуприкрыло опущенное веко.

— Вон оно как, значит…

— Ты можешь сказать ей? — попросил Роланд.