Мара из Троеречья (СИ)

Степь разлеглась на многие версты вокруг и, чтоб укрыться от зноя, Роланд останавливал коня в мало-мальски подходящем для привала месте, как только солнце входило в зенит, а продолжал путь, когда светило начинало опускаться к линии горизонта. Марушка не жаловалась, но он и сам видел, что дорога дается ей тяжело — сказалось и пережитое потрясение, и хворь. Она отвечала нехотя, все больше погружаясь в себя, и отказывалась от перепелок, попавших в его силки. Только пыхтела, зажимая нос, когда те коптились над костерком, с мрачным видом жуя заболонь и корешки.

Вместе с раскаленным воздухом, степь подбросила девочке еще один неприятный сюрприз, о котором она не говорила Роланду, но сильно беспокоилась — чем дальше они уходили, тем меньше привычных трав встречалось на пути. Ни дятельника, ни чирейной травы, ни мари, кульбабы, крапивы или мышиного горошка не могла углядеть она среди сухого ковыля. Вскоре исчез и мятлик, все реже и реже встречались кустики полыни. Меж тем, на выжженной солнцем земле щедро взошла, оплетя паучьи норы, мелколистная травка с тонкими, что волос стеблями и крошечными соцветиями. Рядом тянулись к свету темные стрелы листьев, украшенные бахромой. Полз по камням, выстилаясь изумрудным ковром, лишайник.

На привале Марушка срывала листья и лепестки, перетирала пальцами в кашицу, придирчиво нюхала, а те, что отзывались знакомым запахом, с задумчивым видом жевала, то и дело, оглядываясь на Роланда. «Как же я лечить буду, если случится что, — вздыхала она, — коли трав моих здесь нету, а этих не ведаю?»

Роланд замечал ее замешательство, смутно догадываясь, что тревожит спутницу, но не встревал — пусть лучше со степной порослью возится, чем мучает себя мыслями о грядущем. Он мог бы раскрыть ей те крохи, что знал сам, но держал язык за зубами — мудрейшие известные болтуны, объяснят. Вместо разговора старательно мостил кругом будущего костра серые камни — один к одному, придирчиво счищая с них сухой лишайник. Выпадет хоть уголек, вылетит шальная искра из костра — поднимется зарево до самого края земли, не потушишь.

Роланд то и дело искоса поглядывал на девочку, примечая травки, которые та воровато бросала в рот: откровенно ядовитые он знал, и прикрикнул бы, заставив выплюнуть, в случае чего.

— Нам далеко идти? — впервые за долгое время заговорила Марушка. — Можно я трав насушу? Вдруг пригодятся… — замялась она, пряча уже собранные в подоле, будто он мог не разрешить.

— Не далеко, — честно ответил Роланд, опускаясь у высохшего ручья, чтоб нагрести еще камней. — Но травы бери, если разберешься в них. На остров сразу попасть не выйдет, а работа найдется…

— Почему? — удивилась девочка и сглотнула, потемнев лицом: — Там ведь ждут, наверняка, на острове… Разве нет?

Роланд вздохнул. Они потеряли много времени — остались на праздник, брели обходными путями к болотам Старейшей, препирались с ворюгой, да и недавняя болезнь спутницы, от которой та не до конца оправилась и до сих пор громко прочищала нос, думая, что он не слышит, задержала в пути. И теперь — вместо седьмого лунного дня, когда открываются ворота обители, они прибудут перед самым полнолунием.

— К острову не подобраться, даже если мудрейшие предупреждены и ждут, — кашлянул он. — Это вековой закон. Лодочник везет травы на берег в намеченные дни.

— Как же ты пропустил их? — искренне удивилась Марушка.

— Я был бы в срок, если бы ехал в одиночку, — гаркнул он и добавил уже мягче: — Придется подождать. Или тебе не терпится оказаться там скорее?

Марушка задумалась, перекатывая в пальцах травинку, а Роланд сгрузил камни у будущего костра и пошел за хворостом.

— Роланд, — позвала она, — какие травы везет лодочник на берег? И зачем?

— Разные. И те, которые лечат от всего, — буркнул он, не оборачиваясь. — Кто надежду потерял, едет к острову, чтоб исцелиться…

Марушка фыркнула ему вслед. «Нет таких! Даже настоев нет и отваров… — подумала она, покусывая горький стебелек. — Но если к берегу приходят люди с хворями, я, может, смогу облегчить их страдания…» Она вздохнула и опустилась на землю. Прикусила подол и зубами вытащила нитку, чтоб перевязать собранные травы короткими метелочками — за два дня пути они высохнут, и она опробует их на себе. «Вряд ли Роланд станет протестовать. Особенно, если не узнает, — решила Марушка, — а мне-то теперь чего бояться?»

Она успела развесить метелки трав на ветвях колючего кустарника — Роланд задержался. Вернулся он, неловко придерживая ворох хвороста под мышкой — руки были заняты, ладони плотно сомкнуты. Марушка вскинула голову. Круглые красные ягодки посыпались ей в подол, спелые ударились боками, примялись, оставив бурые следы на ткани. Роланд вытер руки о штаны и перехватил удобно сухие ветки.

— Что это ты принес? — девочка поднесла ягодку близко к глазам, покрутила и сощурилась. — Волчью ягоду?

— Хлеб закончился, — фыркнул он. — Вишню степную нашел.

— А… — Марушка задержала взгляд на одежде воина, испещренной белыми пятнами, и неловко хихикнула, — в чем ты вывалялся?