Мара из Троеречья (СИ)

Одного Марушка понять не смогла. Старуха создала ее, как творила обереги, только по образу и подобию своему: две руки, две ноги, копна непослушных волос — не отличишь от деревенской девки. Лис вот не отличил. Она чувствовала и радость, и горечь, даже захворать в пути успела… Неужто придумала все? Насмотрелась на других, научилась повторять: хмурить брови, когда злилась и растягивать губы в улыбке? Марушка вскинула голову — прибудет на остров и прямо спросит, раз Роланд молчит. Вряд ли мудрецы откажут в последней просьбе.

Перед ними вырастали домики, каких она доселе не видала — словно коробочки, вылепленные из красной глины, поднимались они над землей, смотрели на путников пустыми окнами, свисали над улочками шаткими надстройками, превращая город в осиное гнездо. Краем глаза Марушка заметила покрытые сухим осотом шалаши.

У грязной лужи копошились дети, гоняя прутиками головастиков. Где-то надрывно плакал младенец. Мелком выглядывали из окон измученные серые тени и прятались обратно, обожженные солнечным светом.

Роланд поморщился и остановил коня, осматриваясь.

— Я был здесь слишком давно, — пробормотал он, — а город очень вырос…

Замешательство его было недолгим — из подворотен помалу стекались люди.

— Чего желает господин? — человек в длинных одеждах отвесил ленивый поклон.

Роланд смерил его взглядом, и тот продолжил, певуче растягивая слова:

— Есть комнаты на одного, на двоих. Есть подороже — настоящие хоромы, стоят каждой потраченной монеты. Или целый дом — два шага до бани. Господин хочет посмотреть?

Марушка не успела толком разглядеть незнакомца, когда того оттолкнула появившаяся из закоулка босая женщина, разве что не зашипела:

— Не слушайте этого проходимца! — кивнула она на него, подбоченившись. — Его комнаты — сущая конура. А дерет втридорога!

— Зато у бани! — тот скрестил руки на груди, но не отошел. — И скакуна можно оставить. Пригляжу, как за своим…

— За грабительскую плату, — фыркнула смуглянка и затараторила: — Господин, у меня дом — большой, чистый, светлый и у самого берега. Я и очередь могу подержать. Иным за три ночи приходится занимать, вам же — за порог выйти, и вы получите травы, за которыми приехали… — она почему-то с сочувствием покосилась на Марушку, и девочка от такого внимания согнулась, пряча лицо.

Откуда появились другие — такие же шумные, — Марушка не увидела. Новоприбывшие, казалось, были хорошо знакомы друг с другом — перебивали, обличали соседей в корысти, а затем елейным голосом предлагали варианты постоя для господина и его спутницы один другого лучше.

Роланд, не моргнув глазом, поблагодарил за гостеприимство, и попросил указать короткий путь до площади. Дорогу объясняли чересчур охотно, на пальцах. Когда он взял за поводья Хеста и двинулся в указанном направлении, местные поплелись за ними. Дважды пытались увести в сторону, чтоб показать низкие сарайчики, выдаваемые за жилые постройки. Роланд не обращал внимания и с дороги ни единожды не свернул.

— Место для ночлега найдем, не сомневайся, — улыбнулся он Марушке, — как только им приестся таскаться за нами. Заодно и цены перестанут ломить.

— Ты же даже не спросил, сколько они за постой просят! — удивилась Марушка. — Что это за город, Роланд? Почему здесь все живут в таких сараях? — крутила головой девочка. — Зачем они набросились на нас со своими комнатами?.. Разве мы сами не найдем постоялый двор?

Роланд помедлил, оказавшись на распутье. Помог спешится девочке — Хест всхрапывал на каждом шагу.

— Сюда съезжаются со всего Троеречья те, от кого отказались даже лучшие целители трех княжеств. Кто побогаче — снимают комнаты, остальные — распродают пожитки и селятся прямо на берегу… Некоторые остаются здесь надолго. Если доживают, конечно.

Марушка поежилась:

— А местные, значит, обеспечивают жилье? — и добавила, оглядываясь на горожан, бредущих по пятам: — Цены ломят, ты говорил? Но ведь это неправильно… нечестно!

— Город вырос из песка всего за пару десятков лет, — пожал плечами Роланд. — Так что, местные — и есть приезжие, их родные, осиротевшие дети или безутешные супруги. Им нужно как-то выживать.

Марушка скрипнула зубами:

— А травы, которые везет лодочник? Роланд, это вранье! Нет таких трав, чтоб от всего помогали!

— Странно, что Федора тебе не рассказывала. Есть. Редкие, каких больше нигде не растет, — покачал он головой. — Мудрейшие делятся со страждущими своими запасами.

— Только не слишком-то щедро! — замотанная в платок по самую макушку женщина, высунулась из окна. — Третий год — и хоть бы лепесток лазаря достать! Очередь вся — сплошь из своих. Нагребут полные карманы и продают. Только постояльцам. За золото! А мудрейшим что — кому хватило, тот и молодец, — закашлялась она, сплюнула комок, и Марушка дернулась, попятилась, прячась за спину Роланду. — Ты, — протянула сухую ладонь к мечу за поясом у Роланда, — убей, но лекарство добудь… А не то будет девка твоя…

Женщина махом стащила платок. Марушка ахнула, закрыв лицо ладонями, попятилась. Роланд больно сжал ей плечо и поволок за собой.