Марушка дернулась. «Со мной он говорит, что ли?» — повела головой, и с трудом приоткрыла один глаз. Роланд тревожно глядел на нее, опустившись напротив.
— Не надо, — девочка выставила руки вперед, попыталась оттолкнуть воина, но промахнулась и повалилась в траву прямо у его ног. Сухие колоски защекотали нос, и она чихнула. — Я привыкла человеком быть просто… А ключ не может захворать.
Роланд грязно выругался и попытался поднять ее.
— Какая разница, — осмысленным и злым взглядом опалила его Марушка, — здесь меня не станет или на острове?
— Дура, — Роланд подхватил ее под ребра, от чего дыхание у нее сперло, и сгрузил под дерево. Марушка свернулась калачиком, спрятав горящее лицо в ладонях. — Или со мной поедешь, или посидишь тут на привязи, пока я с лекарем не вернусь.
Он повернулся к Хесту. От проделанного пути и изнуряющей духоты конь устал едва ли не больше, чем девчонка. Если не дать ему продыху — к острову Мудрейших им, вполне возможно, придется добираться пешим ходом. Лошадь, которую увел ворюга, будь она с ними, могла бы стать спасением и для Хеста, и для всадников.
Роланд хлопнул коня по боку, погладил вспотевшую морду и тихо, будто извиняясь, пробормотал что-то на родном языке, не глядя тому в глаза. Хест вскинул голову и лизнул пустую ладонь хозяина.
— Я себя вылечу, — прошептала Марушка у него за спиной, тщетно пытаясь подняться, — не надо лекаря. Воды вскипяти только. Трав сама соберу…
Сама она не смогла даже подняться на ноги, и теперь, когда горячий воздух тревожило дрожащее марево костерка, висела на спине у Роланда, выглядывая среди высоких сухих метелок ковыля и пучков мятлика травы для настоя. Степь раскинулась кругом на несколько верст, и Марушка с ужасом разглядывала сухую поросль, не находя среди незнакомых ростков ни дятельника, ни зверобоя, ни даже крапивы или ромашки. Как ребенок она обрадовалась кустику полыни, обнаруженному случайно Роландом, хотя и не была уверена, что сиротливо плавающие в горячей воде листочки помогут ей поправиться. «Остался бы липовый цвет на дереве, — сонно размышляла Марушка, обжигая гортань отваром, — я бы вмиг поправилась…»
Роланд отлучился ненадолго, а вернулся уже, неся подвешенного в кулаке за плешивые уши мертвого зайца — припасы снеди подходили к концу.
— Ты переломишься от ветра скоро, если есть не будешь, — рявкнул он, разглядывая гримасу на Марушкином лице. — А я обещал доставить тебя на остров живой.
— Княгиня была не прочь заморить меня голодом, — слабо брыкнулась Марушка, вытирая нос. — Она не расстроится…
— Я не ей обещал, — бросил Роланд, усаживаясь разделывать тушу. Одно резкое движение, и кровь брызнула Марушке на подол.
— Плевать мне на твои обещания, — отвернулась девочка, растирая алую каплю на пыльной ткани. — Хлеба дай.
— Хлеб закончится не сегодня, так завтра. Будешь с Хестом на пару траву щипать? — Роланд не поспешил выполнять ее просьбу, сосредоточенно нанизывая мясо на прут.
— Грибов или ягод соберу, — неуверенно махнула она рукой на степь, где качал седыми метелками ковыль. — Я не городская, получше тебя здесь прокормиться могу.
— Это не лес. Нет тут ни грибов, ни ягод, — отрезал Роланд.
— Деревья есть. Из заболони, значит, кашку себе сварю, — тряхнула головой девочка, — а зайца я убивать не просила.
Роланд водрузил мясо коптиться над костерком.
Живот свело голодными спазмами, как только запах от шипящего на углях жира пополз над примятой травой. Марушка сглотнула слюну, и отвернулась, чтобы соскрести с липового ствола немного зеленой коры. Она обломала ноготь, но ножа не попросила и, хотя добыла лишь жалкую горсть заболони, от заячьего мяса отказалась наотрез.
Жалость к девочке и раздражение от ее упрямства, присущего в таких мелочах, пожалуй, только одному человеку в мире — Федоре, боролись в Роланде весь вечер. Он едва сдерживался, чтобы не запихнуть еще дымящееся мясо в нее насильно, глядя, как та усердно пытается работать челюстями, силясь хотя бы разжевать упругую молодую кору. Марушка поглядывала на воина диким зверьком, ежилась, едва не давилась под его взглядом, а Роланд скрипел зубами — и сочное мясо, которое он приготовил лучше любого княжьего кухаря, становилось у него поперек горла.
Лис водил коня по полю кругами, вытаптывая литые колосья и не отрывая взгляда от светлого полотна неба — за три дня пути он углядел с десяток хищных птиц, парящих под солнцем, но как не махал руками, кричал и привлекал внимание, те не спустились к нему.
Он почти без потерь преодолел пьяный лес, но никак не решался приблизиться к пепелищу на месте хутора. Вряд ли там остались дежурить княжеские воины — уж скорее, они мчатся где-то по дороге к болотам или давно патрулируют дворец, получив похвалу и награду за выполненный приказ, но сама мысль о сгоревшем хуторе повергала его в панику. Если княгиня не пожалела своих людей, завоеватель-хан и подавно выжжет все живое в округе.