Мара. Ведьма поневоле

— Я посмотрю на него сегодня, хорошо? — Далия бросила на меня быстрый взгляд, будто я была маменькой сынка-орка, которого она пришла отпросить погулять. — Как раз мысленно прикину, как расположить аметисты на эфесе.

А эти двое не только спеться успели, у них еще и свои какие-то планы, которые они претворяют в жизнь вдвоём. И какие-то беседы, в которые мне даже слова не вставить по причине незнания темы. Впрочем, ладно. Голова моя и так забита переживаниями, мыслями и сомнениями в здравости рассудка не только моего, но и окружающих. Это же надо было так вляпаться и оказаться в эпицентре сказочной заварушки, которая по факту была ни разу не безопасной. Здесь мне не выдали волшебную палочку, супер-способности или еще какую-нибудь полезную ерунду. Просто поставили меня один на один с обстоятельствами и сказали: «Дерзай, Маша!». Хотя, нет. Даже этого не сказали.

— Ладно, — наконец сдалась я, обводя взглядом комнату и заранее прощаясь с удобствами и относительным покоем. — Я попробую что-нибудь сделать.

Люди короля прибыли за мной через полчаса после окончания ужина. Очевидно, Боросу не терпелось поскорее получить добрые вести о том, что проклятие снято. За это время я успела придумать с десяток планов, тут же разбить их в пух и прах, мысленно отказаться от предстоящего безумия и увериться в том, что это единственный выход.

По орку и Далии плакала наша госдума, которая тоже была способна уверить простых смертных в том, что идеи, возникающие в головах депутатов, не лишены трезвости и практичности. Докатилась. Уже размышляю о родной думе, лишь бы прогнать мысли о том, что мне предстоит.

Стук в дверь был подобен грому, и если бы сейчас с потолка ударила молния, и пол под моими ногами разверзся, я бы и тогда не пришла в такой ужас, как от понимания, что это стража.

Бросив затравленный взгляд на орка и Далию, которые что-то чертили, сидя за столом и, как по команде, подняли головы, я подошла к двери и распахнула её. Уже не в первый раз было заметно, что люди короля относятся ко мне то ли с уважением, то ли с опаской. Оба гвардейца при встрече со мной вытянулись в струнку и замямлили что-то о том, что прибыли сопровождать меня в казематы по приказу Его Величества.

Я степенно кивнула, вышла из комнаты и зашагала по коридору, держа спину ровно из последних сил. Надеясь, что волк не убьёт меня в первые же секунды, когда я окажусь рядом с его камерой. Хотя, вроде как не должен. И причина — ветвистое украшение на его голове. Я сделала глубокий вдох, прогоняя дурноту.

Не думала я, что наставленные мужчине рога когда-нибудь спасут меня от мгновенной смерти.

Адерин

Впервые в жизни я жаждал смерти, как не жаждет оказаться в постели с любовницей сгорающий от похоти муж. Как не желает припасть к чаше с прохладной водой подыхающий от жажды, минуты которого сочтены. Ненависть, злость, потребность убить или почувствовать, как клыки впиваются в плоть врагов, исчезли, замещаясь адским мучением.

Едва дверь камеры закрылась, и трусы-гвардейцы поспешили покинуть сырой каменный подвал, в котором меня содержали, я рухнул на колени, как подкошенный, сжимая голову ладонями. По крошечному помещению разнеслось эхо от моего зубовного скрежета. Я сдерживал болезненный стон, не желая доставлять удовольствия тем, кому мои страдания принесли бы лишь радость.

Я ненавидел то существо, в которое меня превратила ведьма. Жалкое подобие мерзкого насекомого, в красках представляющего, как его вскоре раздавят, и алчущего этого мгновения. Вот кем я был. Не отступником-зверем, способным совладать с десятком гвардейцев, а жалким и ничтожным червем, ползающим по полу в надежде обрести хотя бы кроху забытья.

На той площади, где собрались зеваки, готовые разорвать меня без суда и следствия, я стал посмешищем. И причиной тому была всё та же ведьма. Одно её присутствие, один лишь взгляд были способны поставить меня на колени, ибо боль, которую рождала в моём теле эта колдунья, уничтожала мой разум и моё сознание. Лишь боги ведают, как мне удалось выстоять, чтобы не упасть прямо на площади. Не рухнуть, словно меня сломили и подчинили своей воле.

Я подполз к железным нарам и, подтянувшись на руках, устроился на них, неловко привалившись к сырой стене, по которой бегали насекомые. Боль ослепляла, и я почти ничего не видел и не слышал. Она билась в ушах, словно тяжёлый молот о наковальню. Сотрясала тело, и не было этому мучению ни конца, ни края.

Наконец мне удалось впасть в состояние оцепенения, когда я смирился со своими страданиями. И тогда вновь появилась она. Ведьма. Боль усилилась, выворачивая мои кости, расплавляя их, не давая возможности пошевелиться. Я нашёл в себе силы лишь на то, чтобы приоткрыть один глаз — второй так и находился под повязкой — и застонать.

Она выглядела испуганной, и первое время жалась к решётке, будто рассчитывала на то, что я брошусь на неё и разорву на куски. Клянусь, я сделал бы это, если бы мог. Но я лишь смотрел на то, как двигаются её губы, как она судорожно заламывает руки, и не мог даже пошевелиться.