Марафон длиной в неделю

Если успеет...

Ведь успех схватки тут, у ворот, решат секунды, а Мохнюк подстраховывает тыл, он должен вступить в игру при условии, если кому-то из эсэсовцев удастся избежать ловушки, точнее, удрать. Старший лейтенант знает, что делать: брать по возможности живыми, стрелять по ногам...

Бобренок на какой-то миг оторвался от щели, лишь немного пошевелившись, но и этого едва уловимого движения было достаточно: капитан воспринял его как знак тревоги и всем корпусом подался вперед. Бобренок увидел, как побелели у него суставы на руке, сжимавшей рукоятку пистолета. Он покачал головой. Толкунов тотчас расслабился, улыбнувшись Бобренку — искренне и открыто, будто они вовсе не ждали эсэсовцев и нет впереди смертельной схватки.

А они все не шли...

Солнце уже довольно высоко поднялось над горизонтом и начало припекать Бобренку плечо, истома разлилась по телу. Вдруг шевельнулось сомнение: а если Краусс обманул их и выбирается сейчас из усадьбы фон Шенка совсем другим путем?

Однако самолет стоит в поле, и пилот нетерпеливо топчется вокруг него. А как уверенно шагал по аллее сам штурмбанфюрер! Без какой-либо тревоги, самоуверенно, вроде и не пришла война на немецкую землю и до сих пор они с фон Шенком тут истинные хозяева...

Именно в эту секунду Бобренок увидел Краусса. Появился тот из-за поворота аллеи — самодовольный, как и четверть часа назад, шагает как на плацу, и полы черного кожаного пальто разлетаются, будто крылья ворона. А за ним еще двое. Один в шляпе с полями, тянет тяжелый чемодан — вон даже перекособочился — и, вероятно, вспотел, вытирает лоб тыльной стороной ладони. Сзади — высокий, в спортивной куртке и вязаной шапке, надвинутой на лоб. Закинув за левое плечо рюкзак, отстал от человека с чемоданом на шаг, поворачивает голову, осматриваясь.

Судя по описанию Мохнюка, высокий — Валбицын, инструктор «Цеппелина» и специалист по документам, бывший врангелевский поручик. Значит, второй — гауптштурмфюрер СС Кранке, шеф команды «Цеппелина», их давний враг. О нем слышали не раз от взятых шпионов и диверсантов. Наконец-то пришлось и увидеться...

Бобренок оторвался от щели и подал знак капитану. Снова увидел, как побелели у Толкунова пальцы в суставах, и показал, что дело придется иметь с тремя противниками.

Толкунов понял и кивнул в ответ. Больше им нечего было обсуждать, и так знали, что должен делать каждый.

«Итак, трое, — с облегчением подумал Бобренок, — это значительно упрощает задание. Теперь главное — взять без шума, чтобы пилот ничего не заподозрил».

Крауссу оставалось до калитки несколько шагов. Майору показалось — услышал его дыхание. Он поднял руку, приказывая Толкунову приготовиться, но Краусс вдруг замедлил шаг и оглянулся на своих спутников. Валбицын, который как будто только и ждал сигнала, внезапно резко отклонился вправо, поднял руку с блеснувшим в ней лезвием и с размаху опустил ее на спину Кранке. Тот бросил чемодан, словно он и в самом деле обременял его, зашатался, но не упал, а сделал еще несколько шагов, наконец колени его подогнулись, ткнулся лицом в гравий аллеи перед самой калиткой, Бобренок услышал, как тяжело вздохнул он в последний раз.

Майор, не отрываясь от щели, почувствовал, как заволновался Толкунов, и предостерегающе поднял руку. Видел, как обошел Краусс тело гауптштурмфюрера, как подхватил чемодан Валбицын, и понял: то, что случилось, совсем не удивило Краусса, выходит, штурмбанфюрер договорился с Валбицыным убрать Кранке, тот почему-то стал им поперек дороги.

Как будто в ответ на мысли майора, Краусс кивнул Валбицыну и направился к калитке. Бобренок показал Толкунову два пальца и прижался боком к забору, стараясь не выдать себя.

Они договорились с Толкуновым: первого возьмет майор, но желательно было, чтобы этот первый не сразу заметил их, выйдя из калитки, сделал хотя бы несколько шагов, а те, что шли сзади, тоже миновали бы ее.

Майор еще успел увидеть, как непонимающе замигал Толкунов — почему теперь лишь один выпадал на его долю, — а Краусс уже вышел из калитки. За ним сразу протиснулся Валбицын с чемоданом.

Теперь Бобренок видел только спину штурмбанфюрера, обтянутую черной кожей, коротко подстриженный затылок под офицерской фуражкой, точно такой, какую носил он, майор Красной Армии. Но это не вызвало у Бобренка никаких эмоций: ни ненависти, ни раздражения. Теперь начиналось самое главное — их работа, то, ради чего они с Толкуновым не спали всю ночь, — задержание вражеских агентов.

Бобренок пружинисто шагнул раз и два, вовсе забыв о Толкунове с Валбицыным, зажал в правой руке дуло пистолета и ударил рукояткой Краусса в череп над виском — точно выверенным ударом: лишь бы сбить с ног. От такого удара человек терял сознание, однако не надолго, всего на несколько минут...

Видно, Краусс не успел сообразить, что к чему, не охнул, не застонал — ноги у него подкосились, он мягко опустился на колени с поникшей головой и удобно улегся на бок, точно решил отдохнуть после утомительной дороги.