Марфа окаянная

Мать несколько раз пробовала завести разговор о том, не пора ли о женитьбе подумать, благо богатых невест на Москвы пруд пруди. Андрей всё отнекивался да отшучивался. А про себя всё думал о юной новгородской боярыне, которую не в силах было забыть сердце. И как снег на голову — великокняжеский приказ ехать в Новгород за строительными мастерами, а заодно поймать Ивана Борецкого, сына казнённого посадника новгородского! Как он снова переступит порог терема Марфы, как посмотрит в глаза Олёны?.. И непонятна ему была спешность и жестокость государева повеления. Отец казнён у парня, за что ж и самого в железы заковывать?..

   — Мать-то знат? — спросил Данило Дмитриевич, и Андрей, очнувшись от дум, не сразу понял, что отец спрашивает о скором отъезде.

   — Не сказывал ещё.

   — Расстроится старая, — вздохнул Данило Дмитриевич. — Да тут уж, видать, ничего не поделашь, коли на службе мы у великого князя Ивана Васильевича. А насчёт сотника я распоряжусь. То моя забота.

Назавтра он позвал к себе старого тысяцкого Савелия Коржова, чтобы узнать, где ныне отличившийся под Коростынью сотник Тимофей Трифонов, которого посылал гонцом к великому князю и который проявил смелость и сообразительность в разведке накануне Шелонского сражения.

   — Дак ранили его, — отвечал тысяцкий. — Неопасно, правда. Однако я на Москву отпустил его, просьбу его уважил. То под самый конец похода и случилось.

   — А живёт-то где он?

   — В Китай-городе, в ремесленной слободе. Так сотники сказывали. Только он ведь государем отмечен за добрую весть, деревню даровал ему Иван Васильевич.

   — Ишь ты! — удивился Данило Дмитриевич. — А мне сие неизвестно было.

   — Под Клязьмою деревенька. Так что Тимофей, може, туда перебрался уже.

   — Что ж, добро, — кивнул Холмский. — А я службу хотел предложить ему выгодную. Наведаюсь, пожалуй, в Китай-город. Вдруг там ещё, не уехал. Я ведь должник его.

Мария Ярославна вышла на крыльцо и оглядела двор, где с самого раннего утра терпеливо ожидали просители. Она сама положила себе за правило раз или два в неделю выслушивать просьбы и жалобы, удовлетворять самые посильные из них и подавать милостыню тем, чьи просьбы она выполнить не в состоянии. Слух о сердобольности великой княгини быстро разлетелся по Москве и окрестным княжествам. К ней шли крестьяне с обидою на самоуправство и самодурство приказчика, монахи с жалобой на удельного князя, позарившегося на монастырские земли. Тем она всегда старалась помочь, обращаясь непосредственно к сыну, и Иван не спорил с матерью, зная, что проще выполнить просьбу матери, нежели выслушивать её бесконечные напоминания, раздражавшие его и отвлекающие от дел.

Иногда Мария Ярославна расспрашивала кого-нибудь из просителей о жизни его, о его семье, деревне, об урожае, о величине годового оброка и слушала внимательно, не перебивая, а затем одаривала деньгами. И хотя такое случалось не всегда, народ преисполнялся восторженного обожания по отношению к ней и благословлял Господа, давшего люду православному такую княгиню.

В тот день Мария Ярославна явилась перед народом позднее обычного. Обед, на который она позвала сына, затянулся. И поводом опять стали братья, жалующиеся матери на Ивана и обвиняющие того в скупости и нежелании по чести делить сумму новгородского откупа.

   — Ты, матушка, всё жалеешь их, будто все они дети малые, — покачал Иван головой. — А они коли и дети, так лишь умом своим недалёким. Ну подумай, ежели пойду на поводу у них, отдам каждому по доле равной? Надолго ль Юрию доли своей хватит? А то, что я с него семьсот рублей долгу не требую сей же час, он не говаривал?

   — Юрию-то что пенять тебе? — произнесла Мария Ярославна. — Ни детей у него, ни жены, сам хвор, дольше твоего не проживёт, а тогда ведь к тебе отойдёт всё.

   — Ко мне, — кивнул Иван. — А я кто? Не государь разве? Не мне ль государство держать волею Господа нашего? Да разве ж на свои нужды деньги нужны мне! Вон без меня Андрей Меньшой похозяйничал, казначей в себя прийти не может от урону казне. Это как? И ему, по-твоему, равную долю отрежь да отдай? Эдак всё разбазарим в два счёта, вновь себя обескровим, а кругом того и ждут враги наши.

Мария Ярославна понимала, что в словах сына есть и резон, и правда. Действительно, никто из сыновей не в силах был держать власть столь же решительно, как Иван, и смотреть в будущее с такой же осмотрительностью, как он. Но ей хотелось, подчиняясь своему материнскому сердцу, чтобы братья признали это не благодаря унижению своему. Неужели нельзя было с каждым из них переговорить Ивану, найти подобающие, ласковые слова и для Юрия, и для Андрея Меньшого, и для Андрея Большого. Да что они, не прислушались бы разве к брату, не одна разве кровь в них течёт?