Маргинальный бестиарий, или Как тов. Троцкий в гробу крутится (без илл.)

Ярким образчиком тусовки является группа, которую я затронула в своей статье и которая на это очень сильно обиделась. Причём обиделась совершенно по-детски, выплеснув свои фобии и инфантильные комплексы на всеобщее обозрение. Судите сами: ни на один вопрос, поставленный в статье, я ответа не получила, зато ребята и девчата в очередной раз поупражнялись в сомнительного качества остроумии, намекая на то, что автор статьи — Тарасов (Артём Магун: «Очень похоже по стилю. Речь не мальчика/девочки, но мужа», Дмитрий Райдер: «ну это может быть и влияние мэтра )», Александр Берегов: «посоны — это успех:)!», Олег Журавлёв: «давайте в качестве эксперимента в каждой статье ссылаться на бессмертные научные работы тарасова и ждать пока он начнет против этого протестовать», Денис Катунин: «Тарасов позвал на помощь рабочих Уралвагонзавода. На заднем плане временами мелькает „убогая европрофессура“. http://youtu.be/DlTSSXn_nlk»)[3], а заодно погадали о том, «кто же такая эта Агнесса». Точно так же моего товарища Романа Водченко они подозревают в небытии и в том, что Водченко на самом деле — Тарасов[4] (я, между прочим, Романа Водченко знаю лично и была у него дома, он и живёт-то не Москве). Выходит, «левые интеллектуалы» настолько убоги, что могут обсуждать лишь вопрос «Тарасов написал или не Тарасов?», а ничего по сути статьи сказать они не в состоянии. Я склонна думать, что это — свидетельство скрытого комплекса неполноценности: эта публика уверена в глубине души, что никто, кроме Тарасова (профессионально давно пишущего о разных маргиналах и фриках), о них писать не станет — никому они не нужны!

Их спросили: почему на троцкистском сайте пропагандируется «наука» классового и политического врага троцкистов? Молчание. Больше того, они своей сопричастностью буржуазным академическим институтам бравируют[5]. Их спросили: могут ли левые пропагандировать фашизм либо сотрудничать с пропагандистами фашистов (Магуном)? Молчат. А что они скажут, если часть из них устраивается в академических кормушках благодаря Магуну? Их спросили: могут ли существовать в классовом обществе бесклассовые общественные науки? Они молчат — и кичатся своим «академизмом». Если скажут, что могут, распишутся в своем антимарксизме, если скажут, что не могут, признаются в своей продажности. Всё, что им остаётся, — перевести разговор на Тарасова.

Тарасов на Тарасове сидит и Тарасовым погоняет. Тарасов курсивом

Как видим, непризнанных гениев от уродливого извода катедер-социализма со всех сторон обложил один (пусть и во многих лицах) Тарасов. Складывается впечатление, что увлечение лакановским психоанализом в этой тусовке уводит куда-то не туда. По всей видимости, у людей складывается фиксация: Тарасов начинает мерещиться повсюду. Вот пишет человек курсивом — всё, сразу ясно: Тарасов! «Надо смотреть, есть ли там выделения курсивом», — подсказывает нам Дмитрий Райдер[6].

Тарасов, с точки зрения этой публики, ведь чем занимается? Ругается (это они так называют любую критику в свой адрес, поскольку что такое критика, их сознанию недоступно: для них, как для базарных торговок, всякая критика — ругань). Смотрите, злобный Тарасов ругается на Бауэра:

«Каким очищенным от всякой плотской похоти и мирских вожделений предстаёт ныне святой муж, показывает его запальчивая полемика против фейербаховской чувственности. Бруно вовсе не выступает против того в высшей степени ограниченного способа, каким Фейербах признаёт чувственность. Неудавшаяся попытка Фейербаха, — уже в качестве попытки выпрыгнуть из идеологии — является в его глазах грехом. Конечно! Чувственность — похоть очей, похоть плоти и высокомерие — ужас и мерзость пред лицом господа! <…> Охваченный судорогами святой Бруно борется в одном месте даже с одним из своих собственных тезисов, как блаженной памяти Иаков боролся с богом, с той лишь разницей, что бог вывихнул Иакову бедро, а наш святой эпилептик сокрушает все члены своего тезиса, рвёт все его связки — и тем разъясняет тождество субъекта и объекта на нескольких разительных примерах.

<...> Святой Бруно был бы несомненно опасен для женского пола, ибо он — „неотразимая личность“, если бы только он, „с другой стороны“, не боялся „в такой же мере“ „чувственности, как той преграды, натолкнувшись на которую человек неизбежно нанесёт себе смертельный удар“. Поэтому „через самого себя, в самом себе и с самим собой“ он едва ли сорвёт хоть один цветок, но даст всем цветам увянуть в беспредельной тоске и истерическом томлении по „неотразимой личности“, которая „обладает этим единственным полом и этими единственными, определёнными половыми органами“».

А вот тут Тарасов в порыве гнева громит Штирнера: