Маргиналы в советском социуме. 1930-е — середина 1950-х годов

В сравнении со многими другими «контингентами» массовое освобождение членов СИ откладывалось главным образом в силу того, что последние сохраняли принципы конфессиональной корпоративности и не скрывали своего отношения к институтам власти. В. Н. Земсков приводит выдержку из докладной записки 4-го спецотдела МВД СССР на имя министра Н. П. Дудорова (сентябрь 1957 г.): «Резко отрицательно ведут себя в местах поселений „иеговисты“. По сообщению УВД Томской и Иркутской областей, большинство расселенных там спецпоселенцев „иеговистов“ до последнего времени на выборах в Советы участия не принимают, мероприятия партии и правительства саботируют, в общественной жизни не участвуют, в то же время строго соблюдают свои религиозные обряды, устраивают нелегальные сборища, а наиболее активные из них ходят по населенным пунктам и распространяют антисоветские слухи. В Братском районе Иркутской области группа молодых „иеговистов“ в марте 1957 г. ходила по населенным пунктам и распространяла антисоветское письмо о „новой жизни“, проповедуя при этом иеговистские взгляды[,] и проводила вербовку новых членов в секту „иеговистов“. Проживающие на нелегальном положении в Молдавии руководители иеговистского подполья снабжают антисоветской литературой сектантов, проживающих в Курганской, Омской и Томской областях[,] и призывают саботировать мероприятия Советской власти»[250].

Есть определенные основания для вывода о том, что государство своими действиями подорвало основу самого существования группы ИПХ, пробывшей на спецпоселение в Сибири около 20 лет. Репрессии в сочетании с войной буквально изуродовали семейную модель депортированных ИПХ: в начале 1950-х гг. каждый четвертый взрослый находился в местах лишения свободы; во многом поэтому доля взрослых мужчин в составе семей колебалась до 10 %; в первое пятилетие пребывания на поселении (1944–1948 гг.) на одного родившегося среди них пришлось восемь умерших. Количественно и качественно группа фактически лишилась потенциала саморазвития.

Иной оказалась социально-демографическая ситуация группы СИ на спецпоселении. Занимая также антиэтатистские позиции, СИ сумели сохранить семью как основу своей самоорганизации и воспроизводства. Отчасти это было связано с поздним прибытием группы на поселение, когда адаптация пришлась на период развала всей системы ссылки и смягчения режима ссыльных. Либерализация общественной жизни позволила СИ преодолеть изоляцию и установить контакты с единоверцами внутри страны, что придавало указанной конфессиональной группе устойчивость и перспективу саморазвития. Впрочем, как в первом, так и во втором случаях государственные репрессии оказались орудием разрушения, но не эффективным инструментом в мировоззренческом противостоянии институтов власти и конфессиональных групп. В постсталинский период Сибирь продолжала оставаться местом изоляции верующих, признаваемых государством опасными, хотя практика семейной депортации ушла в прошлое.

2.3. Механизмы выживания и сопротивления в 1930–1950-е гг

Жизнедеятельность религиозных групп, основные поведенческие модели и религиозные практики в период сталинского правления определялись рядом обстоятельств. Среди них: влияние вероучительных представлений и догматических положений; характер организационного построения религиозной общины, историческая традиция нахождения той или иной конфессии в стране; общая государственная политика по отношению к различным вероисповеданиям и специфика отношения советского государства к отдельным конфессиям.

Немаловажным был и тот фактор, который можно определить как степень религиозности, полнота религиозных представлений и глубина религиозной веры[251]

. Все эти факторы с разной степенью интенсивности влияли как на собственно религиозную, так и на мирскую жизнь каждого отдельного верующего. При этом следует заметить, что у части представителей отдельных деноминаций наблюдалось органическое единство вероисповедного и обыденно-бытового существования.

Верующие большинства христианских сект были достаточно сплоченны и резко выделялись среди других религиозных организаций. У одних эта обособленность проистекала из ярко выраженной специфики догматики и культа; часть религиозных общин отражала стремление к национальной консолидации и, по сути, религиозный фактор выступал способом этнической идентификации (меннониты). На базе общности догматики и культа осуществлялось внутреннее сплочение общин, а процесс самоизоляция общин целого ряда конфессий был следствием понимания и подчеркивания своей «инаковости».