Мари-Бланш

Я скоро стану гражданкой США. Все это для меня ново и волнующе, и я желала перемен, особенно после разрыва помолвки с Джоном Гестом. Удивительно, как быстро распространился слух о моем ужасном поведении в доме Гестов. Подозреваю, что тут не обошлось без брата Джона, Артура, именно он донес до всего нашего круга оскорбления, брошенные мной его матери и сестре. В довершение позора, их повторила мне моя подруга Мойра Браун, пожалуй единственная в Англии настоящая подруга.

— Это правда, Мари-Бланш? — спросила Мойра. — Ты правда так сказала? — А когда я утвердительно кивнула, она рассмеялась: — Как ты только додумалась?

— Не знаю, Мойра. Когда я слишком много пью, мне приходят в голову ужасные вещи.

Однако я никогда не слышала ни намека на остальные события той ночи, словно все, включая Мойру, были слишком деликатны, чтобы говорить об этом, а может быть, Артур и другие члены семьи хранили секрет, чтобы не унижать Джона еще сильнее. Но так или иначе, очень скоро меня перестали приглашать на светские вечеринки, люди перестали заходить ко мне, и в конце концов мамà тоже прослышала про сей инцидент. Я, понятно, солгала: сказала, что Джон разорвал помолвку без объяснений — что отчасти было правдой. Действительно, наутро дворецкий Стэнли поднялся ко мне в комнату забрать мой чемодан и сказал, что шофер Гестов отвезет меня на вокзал. Я уехала, не повидав никого из семьи, и хотя я несколько раз пыталась связаться с Джоном, больше мы с ним не разговаривали. Через несколько лет, уже после войны, я узнала, что он женился на англичанке из круга своих родителей, имеет с ней детей и живет обычной добропорядочной жизнью, то в Лондоне, то в охотничьем поместье. Все минувшие годы я часто думала о Джоне, о том, как ему повезло, что в последнюю минуту он избежал брака со мной. Моя бестактность в тот вечер спасла его.

— Твой отец — никчемный пьяница, Мари-Бланш, — сказала мамà, когда встретилась со мной, узнав о том инциденте. — Я не раз слышала, как он подобным же образом спьяну оскорблял людей, да ты и сама слышала. Подозреваю, что к такому поступку тебя подтолкнули его пример и его влияние. Теперь ты должна решить, хочешь ли ты пойти по его стопам. Если да, предлагаю отказаться от всего, что я старалась устроить здесь для тебя, — от удочерения, Англии, дяди Леандера… и меня… и вернуться к отцу в Ванве. Там, в Прьёре, вы оба можете допиться до смерти, если хотите, можете безнаказанно отпускать за ужином любые вульгарные замечания. Ты желаешь такой жизни?

— Нет, мамà. Не желаю.

— Что ж, в результате собственной бестактности ты только что потеряла очень солидного жениха, молодого человека, с которым жила бы в превосходных условиях. Полагаю, это послужит тебе уроком на будущее. Подобные возможности на дороге не валяются, их нельзя упускать.

— Да, мамà.

Мамà, дядя Леандер и я занимаем апартаменты в отеле «Амбассадор-Ист». Это удобно, потому что мамà с удовольствием принимает своих гостей внизу, в Банкетном зале, обедает с ними и ужинает по нескольку раз в неделю. Там она встречается с редакторами светских колонок и знакомит меня с важными чикагскими семействами. Должна сказать, светская жизнь здесь в корне отлична от европейской. Мне говорили, что Нью-Йорк куда более утонченный и современный город, нежели Чикаго, и, признаться, Чикаго и большинство его обитателей, по-моему, на редкость ограниченны. Мамà намерена вывести меня в свет как дебютантку сезона, и я уже протестую. Здешние молодые люди мне совершенно неинтересны. Только и знай хвастают своими закрытыми школами — Андовером, Чоутом, Дирфилдом — или колледжами — Йелем, Принстоном, Гарвардом, либо обсуждают игру в гольф да свою будущую карьеру в том или ином семейном бизнесе — умрешь со скуки. Но мамà отчаянно хочет, чтобы я сделала хорошую партию, и я обязана ублажать ее или хотя бы делать некое усилие.

— Тот факт, что ты теперь Маккормик, — говорит мамà, — откроет все двери, Мари-Бланш, и очень прибавит тебе привлекательности в глазах чикагских молодых людей.

— Но, мамà, меня не интересуют те, кто находит меня привлекательной только из-за фамилии, — отвечаю я.

— Надо использовать все преимущества, какие имеешь, дорогая, — говорит мамà. — Ты недостаточно красива и недостаточно умна, чтобы очаровать мужчин личными качествами. Имя Маккормик — мощная приманка. Кстати, твой отчим официально тебя удочерил, и ты должна называть его «папà».

— Не могу, мамà. У меня уже есть один папà, и он обидится. Мы с Тото и так уже обидели его, когда согласились на усыновление.

— Он не узнает.

— Но я-то знаю. Неловко иметь двух папà.

— Поверь, ты привыкнешь. Ты начинаешь жизнь в новом городе, Мари-Бланш, в новой стране, с новым отцом. Скоро ты станешь американской гражданкой. Всем этим ты обязана Леандеру Маккормику и должна выказать ему почтение, называя «папà». Твой первый отец остался во Франции, он часть твоей прежней жизни. Учитывая международную ситуацию, ты, возможно, увидишь его лишь спустя годы, если увидишь вообще. Там он может быть твоим отцом, если хочешь, но здесь, в Америке, твой папà — Леандер.