Мари-Бланш

— Он лишь наполовину араб, Морис, — сказал Габриель. — А почему нет? Его отец сообщил, что мать растила молодого князя Бадра в лоне англиканской церкви. Так что по воспитанию он фактически англосакс, а по крови — наполовину англичанин. И, разумеется, невероятно богат. Счастливая чета — дом в Лондоне и наверняка охотничье поместье в провинции. Я бы порадовался за Рене. И кстати, для нашего бизнеса тоже полезно, слияние собственности может оказаться весьма выгодно для обеих сторон. Полагаю, нам следует серьезно взвесить это предложение!

До сих пор Рене сидела спокойно, однако теперь вскочила с кресла.

— Что вы говорите, Габриель? Рассуждаете обо мне, будто меня здесь нет. Вы с ума сошли? Полезно для бизнеса? Слияние? Нет! Я никогда не пойду замуж! Никогда! Ни за кого! Тем более за этого мальчишку!

Оставляя ее без внимания, виконт опять обратился к брату:

— В конце концов, Морис, мы с пашой соседи. Такой союз мог бы действительно быть нам полезен. Соединив наши земли, мы станем почти монополистами по сахару и хлопку. Ввиду грядущей войны это может принести нам миллионы.

— Габриель, почему вы так жестоки? — вскричала Рене. — Пожалуйста! Я не хочу! Прошу вас! Пожалуйста! — Она попыталась обнять дядю за шею, но он отстранился.

— Жесток? Отчего же, малышка? — спросил Габриель с насмешливым удивлением. — Я лишь стараюсь обеспечить тебе наилучшее будущее. В конце концов, ты не любишь меня. Наоборот, я словно бы только тебя терзаю.

Рене бросилась на колени у ног дяди и, не думая о последствиях, выпалила:

— Но я люблю вас, Габриель, и всегда любила, я люблю только вас. Мне так трудно сказать вам. Что бы со мною сталось без вас?

Граф встал с кресла, подошел к дочери.

— Что это за разговоры о любви? — растерянно спросил он. Поднял Рене на ноги, повернулся к брату. — Я не понимаю. Что происходит с этой семьей? Что все это значит, Габриель?

— Видите ли, Морис, — сказал виконт, — ваша жена разнесла по всему Каиру, что я держу ребенка взаперти, как узницу, как рабыню. И сын паши, благородный юноша, убежден, что должен спасти Рене, вырвать ее из когтей злобного старого сатира, который удерживает ее здесь вопреки ее воле.

— Стало быть, Анриетта все время говорила правду? — спросил граф. — Вы зачаровали ребенка?

— Он меня не зачаровывал! — вскричала Рене. — Я люблю его! Умру ради него!

Граф побледнел и слегка пошатнулся, невольно опершись о стол. Потом нетвердой походкой подошел к серванту, налил себе коньяку и залпом выпил.

— Господи… — пробормотал он, наливая новую порцию. — Во что превратилась моя семья?

— Завтра паша с сыном вернется за ответом, — спокойно продолжал виконт. — Он желает встретиться со всеми нами. И нам придется быть предельно учтивыми. Особенно тебе, дорогая.

— Я не хочу! — Рене расплакалась. — Не хочу быть с ним учтивой!

— Вот, возьми платок, — сказал Габриель. — Перестань плакать. Возьми себя в руки. Будь благоразумна. Я тяжко трудился, собирая эти владения, и однажды все это станет твоим. Паша — очень влиятельный человек в Египте. Ты должна слушать меня и не оскорблять ни его, ни его сына и никоим образом не ссорить наши семьи. Этого надлежит избежать любой ценой.

— Да плевать мне на собственность, — сказала Рене. — Я люблю вас! Люблю! Все остальное меня не интересует. Я не хочу быть вашей наследницей. Ничего не хочу! Хочу только вас!

Граф, глядя прямо перед собой, оттолкнул свой коньяк и без слова вышел из гостиной.

Снова на коленях у ног дяди Рене рыдала, задыхаясь от слез:

— Почему вы так жестоки ко мне? Почему поступаете так жестоко? Чтобы мучить меня?

— Прекрати скулить! Ты ведь сама все это затеяла, когда разрешила мальчику поцеловать тебя. Думала остаться безнаказанной?

— Но я же сказала, я просто хотела вызвать у вас ревность. Отплатить за вашу негритянку. Как вы жестоки, Габриель.

Виконт рассмеялся, схватил племянницу в объятия и посадил к себе на колени.

— Вот, наконец-то ты меня любишь! Паша говорит, весь Египет толкует о том, что ты хочешь выйти за его сына. Отцу приятно слышать такое, могу подтвердить! Он сказал, что вы обсудили это на бале и ты сказала мальчику, что во Франции девушки должны ждать с замужеством до шестнадцати и всегда требуется согласие отца. Стало быть, ты сама подтолкнула его форсировать дело. И он прислал отца спросить моего согласия.

— Что такое «сатир»? — спросила Рене.

Габриель опять рассмеялся и крепко обнял ее, зарывшись лицом в ее волосы.

— Тот, кем я стану, если ты будешь продолжать в таком духе.

— Вам следовало предупредить меня насчет паши с глазу на глаз, — сказала Рене. — Я бы никогда не наговорила при папà таких вещей. Теперь он все знает. Вы видели его лицо?

— С твоим папà я разберусь, не беспокойся, — сказал Габриель. — А теперь идем-ка спать, дочь моя.