Марианна и таинственный князь (СИ)

Неотвратимо её беременность приближалась к своему сроку. И Марианна всё больше боялась. Она чувствовала себя неповоротливой, усталой и не смела даже смотреть в зеркало на свою фигуру, чье изменение отныне невозможно было скрыть, и лицо, на котором, казалось, остались одни громадные глаза. Ребенок выражал отвращение. Снова и снова он напоминал о изнасиловании Маттео. Но на людях и при муже Марианна пыталась улыбаться и делать вид, что абсолютно счастлива, но только Коррадо трудно обмануть…

Однажды он пригласил Марианну прогуляться по саду. Весна только вступала в свои права. Снег медленно таял, солнце улыбалось, и выглянули первые подснежники.

— Дорогая, что с вами происходит? — спросил Коррадо.

Марианна попыталась принять беспечный вид.

— А что со мной происходит? Со мной всё в порядке.

Коррадо резко остановился и схватил её за плечи:

— Нет, я вижу, что что-то не так… Скажите, что же?

Марианна отвела взгляд. Как же признаться ему? Как же сказать, что мысли о ребенке мучают ее? Что она потеряла покой, потому что ребенок от Маттео? Нет, она скажет ему. Он должен знать! Она поймет, если он развернется и уйдет от неё. Она не заслуживает любви и уважения, раз не может и не хочет полюбить ребенка.

И когда Коррадо повторил свой вопрос, Марианна твердо сказала:

— Да, верно, я потеряла покой, а всё из-за ребенка! Да, да, именно из-за него. Он мне внушает отвращение. Как подумаю о нем, то сразу же вспоминаю Маттео Дамиани, трех рабынь и ночи, полные насилия и унижения! Я не могу ни спать, ни есть. Я с удовольствием избавилась бы от ребенка, но и этого не могу сделать… А как быть дальше, я не знаю.

Марианна отвела взгляд, повернулась и направилась к дому. Слезы душили её. Всё кончено. Коррадо уйдет от нее, а она не станет его осуждать… Марианна и не знала, что после этого разговора Коррадо срочно вызвал к себе в кабинет Аркадиуса де Жоливаля. Не знала, что они о чем-то шептались весь вечер и, приняв решение, расстались на рассвете. Не знала, потому что начались роды…

Внезапная боль разбудила Марианну. Она не могла долго проспать, так как уровень масла в лампе у изголовья почти не понизился. Вокруг царила тишина. Казалось, особняк погрузился в сон, закутанный в свои портьеры, занавеси и подушки, как в нежный кокон.

Широко раскрыв глаза, Марианна оставалась некоторое время неподвижной, прислушиваясь к биению сердца и продвижению этой боли, которая, зародившись между бедер, медленно распространялась по всему телу. Боль не была нестерпимой и уже утихала, но служила предупреждением, предвестником, может быть, готовящегося испытания. Не пришло ли наконец время освободиться от ее ноши?

Она колебалась, что ей следует сделать, и решила подождать, пока повторная боль не подтвердит ее диагноз, возможно, немного поспешный, чтобы тревожить врача, который в этот час должен крепко спать. Но боль повторилась. Марианна поняла, что ей необходима помощь и что для нее наступил час исполнить высший долг женщины…

***

У Марианны родился мальчик. Но не успел малыш заплакать, как донна Лавиния, недавно приехавшая из Лукки в Париж, радостно заголосила на весь особняк:

— Сын! У него сын! Да здравствует наследник Сант-Анна!

Затуманенный взгляд Марианны уловил удлиненное черной бородкой смуглое лицо, которое она тотчас узнала.

— Доктор… — вздохнула она. — Это… будет еще долго?

— Так вам все еще очень больно?

— Н-нет! Нет… это правда, боли уже нет!

— Так и должно быть, раз все кончилось.

— Кон… чи… лось?

Она расчленила слово; словно желая лучше понять его значение, испытывая блаженное успокоение во всем измученном теле. Все!

С нестерпимой болью покончено.

Это значит, что мучения не возобновятся и она, Марианна, сможет наконец уснуть…

Врач нагнулся ближе, и она ощутила исходивший от его одежды запах амбры.

— У вас сын, — сказал он тише, с оттенком уважения. — Вы имеете право быть счастливой и гордой, ибо ребенок великолепный!

Одно за другим слова достигали своей цели, обретали смысл. Медленно, с опаской, рука молодой женщины скользнула по ее телу… Убедившись, что чудовищная опухоль исчезла, что ее живот снова стал почти плоским, она не стала удерживать брызнувшие из глаз слезы.

Голосу неприятному и искаженному от злобы, шептавшему в глубине ее сердца: «Это сын Дамиани! Чудовищное порождение подонка, чья жизнь была только цепью преступлений…», этому голосу отвечал другой, спокойный и серьезный — экономки, — который утверждал: «Это князь! Наследник рода Сант’Анна, и никто и ничто не сможет больше помешать тому, что есть!..»И это была безграничная уверенность любви и преданности, побеждавшая все, как в битве света и мрака триумф всегда был на стороне света.

Стоя в заливавших комнату лучах солнца, донна Лавиния достала из небольшого ларца мягко поблескивающий старинный золотой флакон. Отсыпав крохотную частицу его содержимого на полоску тонкого полотна, она провела им по губам ребенка.

— Это пшеничная мука с ваших земель, монсеньор. Это хлеб насущный всех наших слуг и крестьян. Они растят его для вас, но вы должны всю жизнь заботиться, чтобы они не терпели нужды.